Раньше такого за ней не водилось. Все ее любопытство прежде ограничивалось передовицами в «Правде» и успехами институтского стройотряда. Мне так казалось? Или этому она уже здесь научилась?

— Ты могилу Чингис-хана нашел? — она заглядывала мне в глаза, и я чувствовал себя вознесшимся на седьмое небо.

— Я очень рад тебя видеть здесь, Ань. Очень неожиданно и почему-то приятно. Знаешь, пару месяцев назад я вспоминал о тебе, — о причине воспоминаний — Грейс Келли — я решил не говорить: мало ли как она отнесется к своей похожести. Ведь каждая женщина думает, что она исключительна и неповторима. Пусть и дальше пребывает в этом нелепом, но тешащем самолюбие, заблуждении.

— Правда? И что ты вспоминал?

— Лицо, нос, глаза, руки и… — держите мой язык, сейчас наговорю!

Она задумалась, будто что-то припоминая.

— Нет, я о тебе не вспоминала. Только когда вы приезжали домой по зиме. Неожиданно сегодня увидела, чуть не охнула.

— Да уж, ты молодец. Спасибо тебе, Ань, ты умница, все правильно поняла.

— Представляю глазищи этого австрияка — Шульца, если бы я завизжала, как делает Семенова Катька, да бросилась бы тебе на шею!

Я усмехнулся, потому что в тот момент я чего-то подобного и ждал.

— Ты голодна, Ань? Предлагаю перекусить немножко. Есть здесь какое-нибудь приличное заведение?

— Нет, что ты! Мы с девчонками уже поужинали, толстеть нельзя. А по ресторанам я не хожу — денежное довольствие не позволяет. Так что рекомендовать что-то — увы, это не ко мне.

— И не приглашает никто?

Она подозрительно на меня посмотрела, но уточнять ничего не стала:

— Приглашают, обязательно. Но если на каждое приглашение я стану отзываться, то быстренько растолстею и стану похожа на табуретку на кривых ножках — все женихи разбегутся!

— От тебя вряд ли кто-то согласится убежать по своей воле.

— Ух ты, какой вы галантный кавалер, комсомолец Майцев. Или правильнее будет — Майнце? Как мне к тебе обращаться?

— Зови меня Зак, — вздохнул я. — Привык уже.

— Так ты мне расскажешь, Зак, о своих приключениях?

— Очень бы хотел, но не могу, Ань. Не обессудь, это чужая тайна. Точнее, не только моя.