Неотразимый ловелас

Томас Сеймур оставил по себе память в истории прежде всего как исключительно красивый мужчина. Сэр Джон Хэрингтон[4] написал под его портретом «Лик редкой красоты, могучие члены и мужественная фигура». Томас особенно блистал на рыцарских турнирах, где его прекрасное телосложение и великолепное владение мастерством верховой езды заставляли померкнуть все достоинства соперников. Во времена короля Генриха братья Сеймур не знали поражений в этих рыцарских поединках. Монарх поручал Томасу весьма важные миссии. В 1538 году его причислили к посольству во Франции, а в следующем году он в качестве дипломата встречал четвертую жену короля, Анну Клевскую, в Кале перед ее отплытием в Англию. Далее Сеймур выезжал с дипломатическими поручениями в Венгрию и Австрию. Такое доверие льстило самолюбию молодого дворянина, но никак не помогало наполнению его тощего кошелька – как младший брат он был отрезан от семейного состояния. Спасением могла стать только женитьба на богатой невесте, но тут Томаса постигла неудача. В 1543 году его назначили послом при дворе Габсбургов в Брюсселе (тогда располагавшемся на территории Испанских Нидерландов). Это назначение преследовало единственную и неприкрытую цель удалить красавца от двора, ибо у него был в самом разгаре роман с очаровательной состоятельной вдовой Катариной Парр и дело шло к свадьбе.

Но тут на Катарину обратил свое монаршее внимание король. Родня, ослепленная столь блестящей перспективой, наперебой стала уламывать ее не пренебрегать возможностью озолотить все семейство. Зная мстительную натуру Генриха, вдова написала возлюбленному письмо о разрыве, ибо «ее собственная воля отступает под воздействием высших сил». Сеймур молча ушел в тень. Король оценил послушание Томаса и назначил его в 1544 году пожизненным главнокомандующим артиллерией, а в 1545 – лордом-смотрителем Пяти портов, что было двумя очень важными военными постами. Сэру Томасу военное дело было не внове, он уже закупал вооружение в Европе, в 1543 году принял участие в военных действиях на континенте во время войны Англии с Францией и счел себя вполне готовым для свершения более высоких дел.

Но после того, как ему даровали титул барона Сьюдли и назначили всего-навсего членом рекомендательного совета, он ощутил себя глубоко недооцененным. Дабы подсластить эту горькую пилюлю, ему пожаловали звание лорда верховного адмирала. Об ту пору главной задачей человека, облеченного таким ответственным доверием, была борьба с пиратами в Ла-Манше. Этот водораздел между континентом и Британскими островами буквально кишел как английскими, так и французскими джентльменами удачи, грабившими без разбора все суда подряд.

Весной 1547 года Томас Сеймур отправился в поход против осиного гнезда, в которое пираты превратили острова Силли неподалеку от побережья Корнуолла. Разбойниками заправлял некий Томассен, отъявленный бандит, обладавший, однако, всеми чертами сильной личности, позволявшей ему увлекать за собой людей на это беззаконное и доходное дело. Встреча между Сеймуром и атаманом состоялась в укреплении, которое предводитель пиратов воздвиг на одном из островов. Высокие договаривающиеся стороны оказались под стать друг другу, видимо, почувствовали нечто, роднящее их. Сеймур покинул лагерь пирата, пальцем никого там не тронув. Некоторые историки даже поговаривают о склонности Сеймура любить не только женщин, но и мужчин, что, впрочем, в те времена не было редкостью.

С тех пор между пиратами и лордом-адмиралом возникла весьма нездоровая связь. Он явно попустительствовал их разбою и в награду получал часть добычи. Это выглядело настолько неприглядно, что породило поток протестов со стороны Франции. Старший брат Сеймура, герцог Сомерсетский, вначале доброжелательно, а затем настоятельно стал требовать от младшего прекратить свои нечистоплотные делишки с пиратами, но тот и ухом не повел. Очевидно, он считал, что имеет полное право на подобный сбор навара, точно так же, как его брат, захватывавший один кусок конфискованного церковного имущества католиков за другим. Фактически лишь часть его использовалась для создания обещанных школ, все прочее шло на строительство роскошного герцогского дворца на Стрэнде. Томас же не оставлял мечты о неограниченной власти и каком-то своем огромном феодальном уделе. Он увеличивал число вассалов, превышая все законные ограничения, и, по некоторым данным, даже подумывал о чеканке собственной монеты. Поговаривали также, что Сеймур был не прочь создать новое королевство на землях в недавно открытом Новом Свете.

Ко всему прочему, он не гнушался пользоваться своей исключительной привлекательностью, дабы повести к алтарю богатую и знатную женщину. Сначала он принялся обхаживать Мэри Фицрой, герцогиню Ричмондскую и Сомерсетскую, вдовую единственную невестку Генриха VIII. Как уже было сказано, королю никак не удавалось обзавестись законным наследником мужского пола, зато у него были таковые побочные. Например, сына[5] Генри родила Мэри Болейн, состоявшая в любовницах монарха еще до того, как он увлекся ее младшей сестрой Анной. Но Мэри была замужней дамой, отсюда сомнения в отцовстве нельзя было назвать безосновательными. Единственный ребенок, которого король безоговорочно признал своим сыном, был Генри Фицрой[6], рожденный девицей, фрейлиной Катарины Арагонской, Элизабет Блаунт. Монарх очень любил своего бастарда и лично занимался его воспитанием.

Когда Генри исполнилось пятнадцать лет, король женил его на 14-летней Мэри Говард, отпрыске одной из знатнейших и могущественнейших семей Англии. Она, между прочим, приходилась двоюродной сестрой двум женам короля, Анне Болейн и Кэтрин Говард, и троюродной – Джейн Сеймур. Король считал, что начинать половую жизнь в столь юном возрасте новобрачным опасно для здоровья, и запретил фактическое осуществление брака. До этого так и не дошло: едва Фицрою стукнуло семнадцать, как юноша скончался от чахотки. Уловка короля помогла ему лишить невестку большей части земель, которые он перед свадьбой отписал во владение побочному сыну, законники исходили из того, что брак не может считаться фактически заключенным. Тем не менее Мэри оставалась при дворе на первых ролях. В 1538 и 1546 годах ее отец дважды просил у короля разрешение на брак дочери с Томасом Сеймуром, Генрих VIII давал свое высочайшее соизволение, и оба раза этот проект проваливался. Против выступал брат Мэри, опасавшийся, что та соблазнит дряхлеющего короля и заполучит в руки огромную власть, подобно «мадам д’Этамп[7] при французском короле».

Как известно, ничем закончился и роман с Катариной Парр. После повторного провала с затеей женитьбы на Мэри Фицрой Томас замыслил замахнуться повыше и претендовать на руку одной из принцесс, либо старшей, Марии, либо младшей, Елизаветы. Считается, что Елизавета должна была хорошо знать Томаса, ибо пребывала с его семьей в тесных отношениях с детства, проживая иногда вместе со своим сводным братом Эдуардом в поместье Сеймуров. И вот в феврале 1547 года он послал ей письмо с предложением вступить в брак с ним.

Елизавета была рано созревшей юницей, как с точки зрения умственного, так и физического развития. Судя по ее портрету в возрасте 13 лет, она вполне выглядела на 15—16-летнюю девушку, брачный возраст аристократки. Принцесса, равным образом, в письменной форме отказала Сеймуру, мудро заметив, что слишком молода для вступления в брак и собирается в течение двух лет соблюдать траур по отцу. Ее ответ завершался следующими словами:

В тенетах Сеймура

Об отношениях между Томасом Сеймуром и Елизаветой можно судить лишь по показаниям окружения принцессы в ходе следствия по делу Сеймура. Муж Катарины держался с подопечной жены весьма фамильярно, часто утром заявлялся в ее спальню, когда она еще не была должным образом одета, а иногда вообще еще лежала в постели. Тогда он раздвигал занавеси на окнах и желал ей доброго утра. Томас не упускал случая по-дружески похлопать ее по спине или по ягодицам, затем пройти в комнату фрейлин и позубоскальничать с ними. Пару раз вместе с ним в спальню Елизаветы заходила Катарина, и они оба развлекались, щекоча девочку, когда та еще не поднялась с постели. Со временем Сеймур завел обыкновение навещать девушку по утрам, будучи облаченным в короткую ночную рубашку и шлепанцы.

Время от времени он затевал с ней возню в саду, причем в присутствии Катарины, а иногда и при ее участии. Как-то раз девушка и Сеймур дорезвились до того, что он разрезал ее платье из черного сукна «на сотни кусков». Елизавета была лишена возможности сопротивляться, ибо мачеха крепко держала ее, пока Томас расправлялся с ненавистным ему траурным одеянием. Воспитательница принцессы не выдержала и сделала выговор Сеймуру, как самому старшему и наиболее виновному. В ответ на возмущенную нотацию нарушитель приличий со смехом посулил пожаловаться лорду-протектору, что его оклеветали, и вообще не считал себя совершившим нечто дурное.

Так прошла зима, но вскоре оказалось, что Катарина после трех бесплодных браков забеременела. Она тяжело переносила это состояние, ее раздражало все, включая присутствие подопечной, к которой муж стал проявлять все больше интереса. Будучи на шестом месяце беременности, Катарина как-то застала Елизавету в объятиях мужа. Заботясь о репутации принцессы, занимавшей второе место в порядке престолонаследия, мачеха отослала подопечную в Чешнт в Херфордшире к супружеской чете, сэру Энтони и Джоан[8] Денни. Странная троица, впрочем, рассталась полюбовно, и Елизавета, продолжая заниматься под руководством Эскема, мирно переписывалась с супругами. Все они с надеждой ожидали рождения ребенка в полной уверенности, что это будет сын.

– Если Господь дозволит прожить ему столько же, как и его отцу, – заявил как-то Сеймур жене, – он отомстит за все сии несправедливости так, как ни ты, ни я не можем сделать ныне. Таков уж этот мир, и только Господь исправит его.

К разочарованию всех троих, в конце августа 1548 года родилась девочка. После недели страданий, временами впадая в бред, утверждая, что ее отравили, Катарина скончалась, завещав свое огромное состояние мужу. Крестной матерью ребенка стала будущая «девятидневная королева» леди Джейн Грей. После смерти мачехи Елизавета тотчас же вернулась в дом своего детства в Хэтфилде.

Считается, что кончина Катарины Парр косвенным образом подписала смертный приговор Томасу Сеймуру. Если бы эта дальновидная, хладнокровная женщина осталась жива, она, несомненно, удержала бы мужа от вступления на путь легкомысленных авантюр. Тотчас же после похорон он послал своего племянника Джона Сеймура к Елизавете оказать помощь при ее переезде и обустройстве в Хэтфилде, но в шутку поручил Джону узнать, «не стали ли меньше ее большие ягодицы». Вновь пошли слухи, что Сеймур собирается жениться на Елизавете. Она же теперь стала относиться к Томасу с большей осторожностью, ибо ее счетовод Томас Парри, также навестивший Сеймура по делам, доложил ей, что тот интересовался финансовым положением и ежегодным доходом принцессы. Парри осмелился спросить у нее, не собирается ли ее высочество выйти замуж за Сеймура, на что Елизавета весьма расплывчато повторила уже известную нам фразу:

– Если дело дойдет до сего, я поступлю так, как Господь вразумит меня.