Глава 17. «Умерла… умерла!»

И он им помог-таки! До опушки леса, где ожидали кони, добрались беспрепятственно. Здесь оставили телегу — ее поутру должен был отогнать в деревню сын Фоминичны, у которого Кеша ее и брал.

Спутав руки все еще бесчувственному доктору, с усилием водрузили его верхом на запасного коня, привязали к седлу, а поводья Кеша взял в руку. Лидия на своей лошадке ехала последней, замыкая цепочку всадников и прижимая к себе ножны и кобуру, снятые со Сташевского. В ножнах была сабля, в кобуре — пистолет.

Когда Лидия взяла его в руки, откуда ни возьмись прилетела строфа:

Ну откуда это могло быть, как не из Пушкина?! Наверное, будь сейчас посветлей, она могла бы различить на рукояти пистолета надпись: «Jean Le Page». Ну как же, как же: «Лепажа стволы роковые…»

Сташевский сначала качался в седле мешок мешком, поникнув на шею коня, потом начал поднимать голову и стонать. Наконец он смог выпрямиться в седле и слабо пробормотать:

— Oщ je suis localisе? Lequel de moi a fait se produit?[18]

— Vous comprenez dans le Russe?[19] — вместо ответа спросила Лидия.

— Dans le Russe? Certainement[20], — растерянно ответил доктор.

— Очень хорошо, — хладнокровно проговорила Лидия, переходя на родной язык. — Тогда прошу вас не беспокоиться.

— Pour ne pas s’inquiиter? Mais qui vous? Partisans de Davydov hussar[21]?! — с ужасом проговорил доктор, видимо, не в силах так быстро избавиться от привычки говорить по-французски.

— О, вы слышали о Давыдове? — усмехнулась Лидия. — Это хорошо. Значит, дает он вам дрозда, верно? Я так и думала!

Можно было ожидать, что Сташевский переспросит, цо тако ест «давать дрозда» и як то будэ по-польску, однако он только вздохнул:

— Трудно подобрать более точное выражение!

Говорил он по-русски так же хорошо, как и по-французски, разве что шепелявил слегка, так ведь польский язык вообще полон шипящих звуков.