Он открыл глаза, словно проснулся.

— Софья?

— Да. Ко мне монашка подошла, говорит: «Вы жена следователя? Пусть он зайдет». И ушла. Пошли, а? Что-то мне не по себе. Откуда она узнала-то? Ты не говорил?

— Кому?

— Не знаю. Кому-нибудь. Коля, я боюсь. Спроси у нее, если можно, что-нибудь про Кирюшу. Я за тем и ехала. Спроси можно мне с тобой? Ну, иди же, иди. Ждет ведь.

Неуверенной походкой Токарев поплелся к воротам. Маленькая монашка поклонилась ему в пояс и показала на новый сруб размером с деревенскую баню в глубине монастырского парка.

— Ступайте, батюшка, она ожидает вас. Уже который день спрашивает, приехал ли? Слава Богу, вы и сподобились. Храни вас Бог. Желаете чего-нибудь покушать? Может быть, квасу? Все-таки я принесу, наш квас очень хорош, не пожалеете, еще сыночку попросите.

Безумными глазами Токарев посмотрел на монашку и молча пошел к срубу.

До сруба оставалось еще метров десять, когда навстречу Токареву вышла молодая стройная женщина с бледным лицом. Вся в черном, с убранными под черный же платок волосами. Она размеренно отшагивала, улыбаясь и размахивая руками как девчонка. Ее огромные глаза притягивали взгляд следователя, вызывая оторопь и робость. Они сблизились и остановились друг напротив друга. Вдруг она взяла его правую руку в свои ладони, потянула наверх, наклонилась и поцеловала в тыльную сторону. Он хотел отдернуть руку, но постеснялся.

— Зачем вы это? Не надо, прошу вас, — только и успел сказать он.

Проходящие мимо люди замерли, уставившись на невероятную картину. Она трижды поцеловала его руку и, не отпуская, распрямилась с открытой улыбкой.

— Спасибо тебе, батюшка. Я вечная твоя должница. Не откажись пройти в мою келейку.

Они так и пошли, держась за руки. Токарев утратил волю, пол и возраст и шел, как теленок, туда, куда его вели. Короткий предбанник переходил в крохотную комнатку с тремя узкими окнами на три стороны. В комнате он увидел простую кровать, табуретку с книгами рядом с ней, большой лакированный, семидесятых годов постройки, обеденный стол с такими же стульями. Матушка Софья посадила его за стол, вышла в предбанник и вернулась оттуда с граненым стаканом и пластиковой бутылкой кваса. Налила квас в стакан и поднесла Токареву.

— Попей, окажи милость, — с поклоном произнесла она.

Он сделал несколько глотков и поставил стакан на стол, соображая, что же сказать. Вся его решимость провести опрос обычным порядком улетучилась, обнаружив счастливую пустоту мыслей. Она села напротив и направила на него свой взгляд. Смотрела она вроде бы в глаза, а вроде бы и чуть выше, куда-то на переносицу, словно пробираясь взглядом под черепную кость, внутрь головы.

— Он тоже говорил, что ты хороший человек, а теперь я и сама вижу. Но ты не такой, как он, ты другой совсем. Не говори ничего, я сама всё скажу. Ты знаешь, кто я и откуда. Прошу тебя, оставь меня тут, тут я полезнее. Спасибо, что помог ему избежать незаслуженного наказания, он ни в чем не виноват.

Она замолчала, не сводя с него своих глаз. Во все время ее разговора Токарев только кивал ей в ответ, словно задавал про себя вопросы и получал вслух ответы. Она молчала долго, он не перебивал ее мысли.

— Не ищи его больше, — продолжала она просительно. — Он уже расплатился за всё. По глупости своей и из-за гордыни возомнил себя, потом испугался. Слаб человек, ты это лучше меня знаешь, но слабый не всегда плохой. Сильному труднее быть честным, а ты сильный, ты можешь сделать другого счастливым или несчастным, у тебя власть.

Она говорила чувственно, вкрадчиво, тихим голосом, не сводя с него глаз, так, что каждое слово врезалось ему в мозг, вызывая цепочку мгновенных, еле уловимых переживаний.

— И сын у тебя хороший, — через минутную паузу продолжала матушка Софья. — Если будет стараться и перестанет играть, далеко пойдет, много сделает и память о себе у людей оставит. Так и передай своей жене. Не сердись, ради Бога, но придется тебе поездить ко мне.