Прощай, пока вслед за кувшинами и кирпичами, не разрушился я… я… я… я… и ты… ты…
И он стал судорожно смертельно заикаться, задыхаться, умирать, хватаясь за обломки кувшинов, а потом молиться:
— Аллаху Акбар!.. Аллаху Акбар!..
Я — капля, а Ты — Океан… Океан… Океан…
Прости… помилуй меня…
Ты дал красоту Вселенной, чтоб я любовался Ею и не вопрошал: Кто я?.. Откуда я?.. Зачем я?..
А я забыл о Великой Красоте…
Тогда дервиш быстро покинул мастерскую и вышел в поле теплое… талое… курящееся парами… как грудями молочных матерей… солнечное… ликующее…
Потом оно где, радостный, пришел в придорожную бедную чайхану…
И молодая, улыбчивая хозяйка в тугом, переспелом извилистом чекмене принесла ему святую еду пророков, поэтов, мудрецов и пастухов: лепёшку, чай и кислый чургот… великое богатство…
И дервиш улыбался, вдыхая запах вспаханной матери-земли и любуясь хозяйкой плодовитой:
— Как имя твоё, дочь моя?..
И она полногрудо плодово урожайно засмеялась:
— Шейх!.. Я узнаю вас… Я — Замин!.. Земля — имя моё…
А дервиш обнял её, как ликующее дитя:
— А я — Гандум… Пшеница — имя моё…
Земля!.. Я узнал тебя!..
Я — Адам…
Ты — Ева…
…А вот дервиш радостно ковыляет с посохом в руке (в молодости посохом его был неугомонный зебб-фаллос) по свежему полю, вдыхая пар-дым над вспаханной землёй…