БЕРЛИНЪ. По полученiи извѣстiя о московской катастрофѣ императоръ Вильгельмъ послалъ русскому Императору телеграмму соболѣзнованiя.
ПЕТЕРБУРГЪ. Правительственное сообщенiе: «По приведенiи въ извѣстность числа жертвъ печальнаго событiя на Ходынскомъ полѣ, въ Москвѣ, 18-го мая сего года, оказывается погибшихъ, как поднятыхъ на мѣстѣ уже умершими, такъ и скочавшихся въ ближайшiе къ происшествiю дни въ больницахъ, — 231 человѣкъ, изъ коихъ 192 похоронены распоряженiемъ московскаго городского общественнаго управленiя на Ваганьковскомъ кладбищѣ. Затѣмъ къ 23-му мая какъ въ городскихъ больницахъ, такъ и въ больницахъ другихъ вѣдомствъ и учрежденiй состояло раненыхъ и 164 человѣка, изъ коихъ до 72 доставлены родными или явились сами въ больницы 19-го мая и въ послѣдующiе дни».
К счастью, флигель-адъютант не стал буквально понимать слово «незамедлительно», и я получил возможность привести себя в подобающий вид. Не знаю, кто меня пожелал видеть, но в любом случае явление меня потного и небритого вряд ли будет уместным. Поэтому надел костюм-тройку, в жилет засунул «Патек Филипп» на золотой цепочке. Повязал широкий синий галстук.
Ехали молча. Даже расспрашивать не стал. Сказали адъютанту — доставить в такое-то место к определенному времени, он и выполняет. А пункта «обсуждать что бы то ни было с сопровождаемым», скорее всего, в приказе не имелось. Да и мне удобно — можно порассуждать, что дальше будет. Причина понятна — до верхов весть о вчерашнем инциденте дошла, как Шувалов и предупреждал. В каком виде это подали? Вряд ли моя роль получила положительную оценку. Но и это полбеды. Главное — как к этому отнесутся те, к кому мы едем. Кстати, а куда? Судя по тому, что мы сначала выехали на бульвары, а сейчас поворачиваем на Пречистенку, то путь наш лежит вовсе не на Тверскую. И не в Кремль. Я так на Девичье поле езжу. Через Садовое кольцо, может, и ближе немного, но мне там дорога не нравится. Еще и конка эта вечно как маршруточник — пытается под лошадь броситься.
Вот и Садовое проехали, не свернув. Пречистенка кончилась, началась Зубовская. И она же сейчас по мановению волшебной палочки вдруг превратится в Большую Царицынскую... О, а можно отгадать, куда мы едем? Есть приз за это? Эх, не дали проявить интуицию... Возле дома нумер шесть, в котором находится клиника факультетской хирургии, непривычно большое скопление пафосного конного транспорта, казаки конвоя ЕИВ... Думаю, если всё махом продать, можно спокойно содержать всю московскую медицину года два. И даже украсть останется. А заведует здесь некий Бобров. Что же он мне не сказал? Ведь его наверняка предупредили, чтобы в приемном покое дерьмом и портянками не воняло, а пациенты все причёсанные и умытые. А когда? Вечером я не позвонил, спать завалился, а утром меня и в кабинете не было. А телепатические сигналы я так и не научился еще принимать.
Кучер скромно припарковался в сторонке, в гущу событий благоразумно влезать не стал. Флигель наконец подал голос:
— Следуйте за мной, господин профессор.
А куда денешься? Спасибо, не в Бутырский замок. Тут и стены помогают, места нахоженные, намоленные, почти родные. Да мне тут вчера еще кабинет начальника открывали, чтобы я чресла поудобнее расположил и высокие истины изрек, попивая чаек.
Мы подошли к оцеплению, и капитан что-то сказал гвардейскому поручику, который, похоже, всем командовал. Тот кивнул, и нас пропустили. А меньше суток назад меня тут обыватели материли. Почти на этом самом месте, кстати. Такой-сякой, лезу к дохтурам без очереди...
Ирония судьбы, блин, только без легкого пара. Я вновь очутился в бобровском кабинете. Изменилась всего одна маленькая деталь — удобный диван оказался занят, и прилечь будет некуда. На него взгромоздились аж три августейших задницы — гвардеец Владимир Александрович, кавалергард Николай Михайлович и номинальный начальник местности Сергей Александрович. Кстати, смотрели на меня все трое совсем не как накануне. Генерал-губернатор с легким сожалением, почти извиняясь, Николай Михайлович — с явным одобрением, а Владимир Александрович — с любопытством, что ли. Но точно не как солдат на вошь. За начальственным столом сидел, понятное дело, хозяин земли русской. С крайне недовольной физиономией. Одет не по форме, в одной рубашке с закатанным левым рукавом, к локтевому сгибу пальцами прижимает ватку. Не знаю, в ходу ли уже этот интернациональный жест, но смотрелось забавно — будто Его императорское величество показывает всем... ну ясно, что.
Уже кланяясь, я вспомнил анекдот, подходящий к ситуации. Когда работяга попросил директора подвозить его на работу на служебной «Волге» и получил резолюцию — одобряю на пятьдесят процентов. Ничего не понял, пошел за разъяснениями — через день возить будут, или только до половины дороги? Директор и показал, что по плечо — сто процентов, а по локоть — как раз пятьдесят. Нервы всё, конечно. В стрессовой ситуации люди по-разному себя ведут. Я вот шутить начинаю. Кстати, говорят, что сарказм — признак интеллекта. Если так, то я мыслитель уровня Сократа, не меньше.
— Ваше Императорское величество! Ваши Императорские высочества! — с трудом сдерживая ухмылочку, произнес я, разгибаясь.
— Нам доложили о вчерашнем происшествии с французским посланником, — сурово и без эмоций, как судья приговор, произнес Николай. — Вашему поведению нет оправданий. Мы запрещаем вам даже думать о поединках! Вы поняли, Баталов?!
О как! Я уже даже не «господин», а так, не пришей рукав? Но тут спорить нечего. Весь лимит я вчера исчерпал, когда ляпнул что-то в ответ Владимиру Александровичу.
— Целиком и полностью понял, Ваше Императорское величество, — вновь отвесил поклон. — Даже никаких мыслей о дуэли.
Баба с возу — кобыле легче. Всю жизнь мечтал получить пулю в живот и еще неделю загибаться в наркотическом бреду.
— Помимо этого, вы немедленно принесете извинения за свой поступок графу де Монтебелло.
Я поднял глаза к потолку, прикинувшись, что внезапно перестал понимать русский язык, а заодно оглох.
— Вас не учили отвечать, когда к вам обращается император?!
Это на меня рыкнул Владимир Александрович.