Стихи о вампирах, Шарль Бодлер,Фёдор Сологуб,Джордж Байрон,Александр Блок,Александр Пушкин,Готфрид Бюргер,Иоганн Гёте,Михаил Кузмин,Константин Случевский,Джонатон Китс,Роберт Саути,Сэмюэль Кольридж,Иван Осипов

Книги

Стихи о вампирах

22
18
20
22
24
26
28
30
Шарль Бодлер Фёдор Сологуб Джордж Гордон Байрон Александр Александрович Блок Александр Сергеевич Пушкин Готфрид Август Бюргер Иоганн Вольфганг Гёте Михаил Алексеевич Кузмин Константин Константинович Случевский Джонатон Китс Роберт Саути Сэмюэль Тэйлор Кольридж Иван Осипов Стихи о вампирах

Несравненный Дракула привил читающей публике вкус к вампиризму. Многие уже не способны обходиться без регулярных вливаний свежей крови, добывая ее на страницах новелл и романов. Но мало кто знает, что вампирам посвящали также стихи и поэмы Д.Г. Байрон, И. Гёте, М. Кузмин. С образцами такого рода поэзии можно познакомиться в этом сборнике. Найдут здесь жаждущие читатели и стихотворения, посвященные разнообразной нечисти, например, русалкам и домовым. А завершает сборник всеобщий данс макабр, в котором участвуют покойники, нерожденные младенцы, умалишенные и многие-многие другие.

 ru MCat78 FictionBook Editor Release 2.6 12 June 2011 http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=626615 Текст предоставлен издательством 677e87e3-94f4-11e0-9959-47117d41cf4b 1.0

v 1.0 – создание fb2 – (MCat78)

 Стихи о вампирах Эксмо Москва 2011 978-5-699-49153-7

Стихи о вампирах (сборник)

От составителя

Всё, что встретится на страницах этой книги, можно охарактеризовать словами очевидца-визионера:

Из-за облака сиренаНожку выставила вниз,Людоед у джентльменаНеприличное отгрыз.Все смешалось в общем танце,И летят во сне концыГамадрилы и британцы,Ведьмы, блохи, мертвецы.

Добро пожаловать в ад, дорогой читатель. А тут уж: каждому – свое.

Бледный вампир собственной персоной

А. Г. Бюргер

Ленора

Леноре снился страшный сон,Проснулася в испуге.«Где милый? Что с ним? Жив ли он?И верен ли подруге?»Пошел в чужую он странуЗа Фридериком на войну;Никто об нем не слышит;А сам он к ней не пишет.С императрицею корольЗа что-то раздружились;И кровь лилась, лилась… докольОни не помирились.И оба войска, кончив бой,С музыкой, песнями, пальбой,С торжественностью ратнойПустились в путь обратной.Идут! идут! за строем строй;Пылят, гремят, сверкают;Родные, ближние толпойВстречать их выбегают;Там обнял друга нежный друг,Там сын отца, жену супруг;Всем радость… а ЛенореОтчаянное горе.Она обходит ратный стройИ друга вызывает;Но вести нет ей никакой:Никто об нем не знает.Когда же мимо рать прошла —Она свет Божий прокляла,И громко зарыдала,И на землю упала.К Леноре мать бежит с тоской:«Что так тебя волнует?Что сделалось, дитя, с тобой?»И дочь свою целует.«О друг мой, друг мой, все прошло!Мне жизнь не жизнь, а скорбь и зло;Сам Бог врагом Леноре…О горе мне! о горе!»«Прости ее, Небесный Царь!Родная, помолися;Он благ, Его руки мы тварь:Пред Ним душой смирися». —«О друг мой, друг мой, все как сон…Немилостив со мною Он;Пред Ним мой крик был тщетен…Он глух и безответен».«Дитя, от жалоб удержись;Смири души тревогу;Пречистых таин причастись,Пожертвуй сердцем Богу». —«О друг мой, что во мне кипит,Того и Бог не усмирит:Ни тайнами, ни жертвойНе оживится мертвой».«Но что, когда он сам забылЛюбви святое слово,И прежней клятве изменил,И связан клятвой новой?И ты, и ты об нем забудь;Не рви тоской напрасной грудь;Не стоит слез предатель;Ему судья Создатель».«О друг мой, друг мой, все прошло;Пропавшее пропало;Жизнь безотрадную назлоМне Провиденье дало…Угасни ты, противный свет!Погибни, жизнь, где друга нет!Сам Бог врагом Леноре…О горе мне! о горе!»«Небесный Царь, да ей проститТвое долготерпенье!Она не знает, что творит:Ее душа в забвенье.Дитя, земную скорбь забудь:Ведет ко благу Божий путь;Смиренным рай награда.Страшись мучений ада».«О друг мой, что небесный рай?Что адское мученье?С ним вместе – все небесный рай;С ним розно – все мученье;Угасни ты, противный свет!Погибни, жизнь, где друга нет!С ним розно умерла яИ здесь и там для рая».Так дерзко, полная тоской,Душа в ней бунтовала…Творца на суд она с собойБезумно вызывала,Терзалась, волосы рвалаДо той поры, как ночь пришла,И темный свод над намиУсыпался звездами.И вот… как будто легкий скокКоня в тиши раздался:Несется по полю ездок;Гремя, к крыльцу примчался;Гремя, взбежал он на крыльцо;И двери брякнуло кольцо…В ней жилки задрожали…Сквозь дверь ей прошептали:«Скорей! сойди ко мне, мой свет!Ты ждешь ли друга, спишь ли?Меня забыла ты иль нет?Смеешься ли, грустишь ли?» —«Ах! милый… Бог тебя принес!А я… от горьких, горьких слезИ свет в очах затмился…Ты как здесь очутился?»«Седлаем в полночь мы коней…Я еду издалёка.Не медли, друг; сойди скорей;Путь долог, мало срока». —«На что спешить, мой милый, нам?И ветер воет по кустам,И тьма ночная в поле;Побудь со мной на воле».«Что нужды нам до тьмы ночной!В кустах пусть ветер воет.Часы бегут; конь борзый мойКопытом землю роет;Нельзя нам ждать; сойди, дружок;Нам долгий путь, нам малый срок;Не в пору сон и нега:Сто миль нам до ночлега».«Но как же конь твой пролетитСто миль до утра, милой?Ты слышишь, колокол гудит:Одиннадцать пробило». —«Но месяц встал, он светит нам…Гладка дорога мертвецам;Мы скачем, не боимся;До света мы домчимся».«Но где же, где твой уголок?Где наш приют укромный?» —«Далеко он… пять-шесть досток…Прохладный, тихий, темный». —«Есть место мне?» – «Обоим нам.Поедем; все готово там;Ждут гости в нашей келье;Пора на новоселье!»Она подумала, сошла,И на коня вспрыгнула,И друга нежно обняла,И вся к нему прильнула.Помчались… конь бежит, летит,Под ним земля шумит, дрожит,С дороги вихри вьются,От камней искры льются.И мимо их холмы, кусты,Поля, леса летели;Под конским топотом мостыТряслися и гремели.«Не страшно ль?» – «Месяц светит нам!»«Гладка дорога мертвецам!Да что же так дрожишь ты?» —«Зачем о них твердишь ты?»«Но кто там стонет? Что за звон?Что ворона взбудило?По мертвом звон; надгробный стон;Голосят над могилой».И виден ход: идут, поют,На дрогах тяжкий гроб везут,И голос погребальной,Как вой совы печальной.«Заройте гроб в полночный час:Слезам теперь не место;За мной! к себе на свадьбу васЗову с моей невестой.За мной, певцы; за мной, пастор;Пропой нам многолетье, хор;Нам дай на обрученье,Пастор, благословенье».И звон утих… и гроб пропал…Столпился хор проворноИ по дороге побежалЗа ними тенью черной.И дале, дале!.. конь летит,Под ним земля шумит, дрожит,С дороги вихри вьются,От камней искры льются.И сзади, спереди, с боковОкрестность вся летела:Поля, холмы, ряды кустов,Заборы, домы, села.«Не страшно ль?» – «Месяц светит нам». —«Гладка дорога мертвецам!Да что же так дрожишь ты?» —«О мертвых все твердишь ты!»Вот у дороги, над столбом,Где висельник чернеет,Воздушных рой, свиясь кольцом,Кружится, пляшет, веет.«Ко мне, за мной, вы, плясуны!Вы все на пир приглашены!Скачу, лечу жениться…Ко мне! повеселиться!»И лётом, лётом легкий ройПустился вслед за ними,Шумя, как ветер полевойМеж листьями сухими.И дале, дале!.. конь летит,Под ним земля шумит, дрожит,С дороги вихри вьются,От камней искры льются.Вдали, вблизи, со всех сторонВсе мимо их бежало;И все, как тень, и все, как сон,Мгновенно пропадало.«Не страшно ль?» – «Месяц светит нам». —«Гладка дорога мертвецам!Да что же так дрожишь ты?» —«Зачем о них твердишь ты?»«Мой конь, мой конь, песок бежит;Я чую, ночь свежее;Мой конь, мой конь, петух кричит;Мой конь, несись быстрее…Окончен путь; исполнен срок;Наш близко, близко уголок;В минуту мы у места…Приехали, невеста!»К воротам конь во весь опорПримчавшись, стал и топнул;Ездок бичом стегнул затвор —Затвор со стуком лопнул;Они кладбище видят там…Конь быстро мчится по гробам;Лучи луны сияют,Кругом кресты мелькают.И что ж, Ленора, что потом?О страх!.. в одно мгновеньеКусок одежды за кускомСлетел с него, как тленье;И нет уж кожи на костях;Безглазый череп на плечах;Нет каски, нет колета;Она в руках скелета.Конь прянул… пламя из ноздрейВолною побежало;И вдруг… все пылью перед нейРасшиблось и пропало.И вой и стон на вышине;И крик в подземной глубине;Лежит Ленора в страхеПолмертвая на прахе.И в блеске месячных лучейРука с рукой летает,Виясь над ней, толпа тенейИ так ей припевает:«Терпи, терпи, хоть ноет грудь;Творцу в бедах покорна будь;Твой труп сойди в могилу!А душу Бог помилуй!»

И. В. Гёте

Коринфская невеста

Из Афин в Коринф многоколонныйЮный гость приходит, незнаком, —Там когда-то житель благосклонныйХлеб и соль водил с его отцом;И детей ониВ их младые дниНарекли невестой с женихом.Но какой для доброго приемаОт него потребуют цены?Он – дитя языческого дома,А они – недавно крещены!Где за веру спор,Там, как ветром сор,И любовь и дружба сметены!Вся семья давно уж отдыхает,Только мать одна еще не спит,Благодушно гостя принимаетИ покой отвесть ему спешит;Лучшее виноЕю внесено,Хлебом стол и яствами покрыт.И, простясь, ночник ему зажженныйСтавит мать, но ото всех тревогУж усталый он и полусонный,Без еды, не раздеваясь, лег,Как сквозь двери тьмуДвижется к немуСтранный гость бесшумно на порог.Входит дева медленно и скромно,Вся покрыта белой пеленой:Вкруг косы ее, густой и темной,Блещет венчик черно-золотой.Юношу узрев,Стала, оробев,С приподнятой бледною рукой.«Видно, в доме я уже чужая, —Так она со вздохом говорит, —Что вошла, о госте сем не зная,И теперь меня объемлет стыд;Спи ж спокойным сномНа одре своем,Я уйду опять в мой темный скит!»«Дева, стой, – воскликнул он, – со мноюПодожди до утренней поры!Вот, смотри, Церерой золотою,Вакхом вот посланные дары;А с тобой придетМолодой Эрот,Им же светлы игры и пиры!»«Отпусти, о юноша, я болеНепричастна радости земной;Шаг свершен родительскою волей:На одре болезни роковойПоклялася матьНебесам отдатьЖизнь мою, и юность, и покой!И богов веселых рой родимыйНовой веры сила изгнала,И теперь царит один незримый,Одному распятому хвала!Агнцы боле тутЖертвой не падут,Но людские жертвы без числа!»И ее он взвешивает речи:«Неужель теперь, в тиши ночной,С женихом не чаявшая встречи,То стоит невеста предо мной?О, отдайся ж мне,Будь моей вполне,Нас венчали клятвою двойной!»«Мне не быть твоею, отрок милый,Ты мечты напрасной не лелей,Скоро буду взята я могилой,Ты ж сестре назначен уж моей;Но в блаженном снеДумай обо мне,Обо мне, когда ты будешь с ней!»«Нет, да светит пламя сей лампадыНам Гимена факелом святым,И тебя для жизни, для отрадыУведу к пенатам я моим!Верь мне, друг, о верь,Мы вдвоем теперьБрачный пир нежданно совершим!»И они меняются дарами:Цепь она спешит златую снять, —Чашу он с узорными краямиВ знак союза хочет ей отдать;Но она к нему:«Чаши не приму,Лишь волос твоих возьму я прядь!»Полночь бьет – и взор, доселе хладный,Заблистал, лицо оживлено,И уста бесцветные пьют жадноС темной кровью схожее вино;Хлеба ж со столаВовсе не взяла,Словно ей вкушать запрещено.И фиал она ему подносит,Вместе с ней он ток багровый пьет,Но ее объятий как ни просит,Все она противится – и вот,Тяжко огорчен,Пал на ложе онИ в бессильной страсти слезы льет.И она к нему, ласкаясь, села:«Жалко мучить мне тебя, но, ах,Моего когда коснешься тела,Неземной тебя охватит страх:Я как снег бледна,Я как лед хладна,Не согреюсь я в твоих руках!»Но, кипящий жизненною силой,Он ее в объятья заключил:«Ты хотя бы вышла из могилы,Я б согрел тебя и оживил!О, каким вдвоемМы горим огнем,Как тебя мой проникает пыл!»Все тесней сближает их желанье,Уж она, припав к нему на грудь,Пьет его горячее дыханьеИ уж уст не может разомкнуть.Юноши любовьЕй согрела кровь,Но не бьется сердце в ней ничуть.Между тем дозором поздним мимоЗа дверьми еще проходит мать.Слышит шум внутри необъяснимыйИ его старается понять:То любви недуг,Поцелуев звук,И еще, и снова, и опять!И недвижно, притаив дыханье,Ждет она – сомнений боле нет —Вздохи, слезы, страсти лепетаньеИ восторга бешеного бред:«Скоро день – но вновьНас сведет любовь!»«Завтра вновь!» – с лобзаньем был ответ.Доле мать сдержать не может гнева,Ключ она свой тайный достает:«Разве есть такая в доме дева,Что себя пришельцам отдает?»Так возмущена,Входит в дверь она —И дитя родное узнает.И, воспрянув, юноша с испугуХочет скрыть завесою окна,Покрывалом хочет скрыть подругу;Но, отбросив складки полотна,С ложа, вся пряма,Словно не сама,Медленно подъемлется она.«Мать, о мать, нарочно ты ужелиОтравить мою приходишь ночь?С этой теплой ты меня постелиВ мрак и холод снова гонишь прочь?И с тебя ужельМало и досель,Что свою ты схоронила дочь?Но меня из тесноты могильнойНекий рок к живущим шлет назад,Ваших клиров пение бессильно,И попы напрасно мне кадят;Молодую страстьНикакая власть,Ни земля, ни гроб не охладят!Этот отрок именем ВенерыБыл обещан мне от юных лет,Ты вотще во имя новой верыИзрекла неслыханный обет!Чтоб его принять,В небесах, о мать,В небесах такого бога нет!Знай, что смерти роковая силаНе могла сковать мою любовь,Я нашла того, кого любила,И его я высосала кровь!И, покончив с ним,Я пойду к другим, —Я должна идти за жизнью вновь!Милый гость, вдали родного краяОсужден ты чахнуть и завять,Цепь мою тебе передала я,Но волос твоих беру я прядь.Ты их видишь цвет?Завтра будешь сед,Русым там лишь явишься опять!Мать, услышь последнее моленье,Прикажи костер воздвигнуть нам,Свободи меня из заточенья,Мир в огне дай любящим сердцам!Так из дыма тьмыВ пламе, в искрах мыК нашим древним полетим богам!»

С. Т. Кольридж

Кристабель

Предисловие

Первая часть нижеследующей поэмы была написана в 1797 году, в Стоуи, графство Сомерсет. Вторая часть – по возвращению из Германии, в году 1800, в Кесвике, Камберленд. Возможно, если бы поэма была опубликована в 1800 году, своей оригинальностью она произвела куда большее впечатление, чем осмеливаюсь я ожидать ныне.

Но в этом я должен винить только собственную леность. Даты упомянуты исключительно для того, чтобы предупредить возможные обвинения в плагиате, либо в рабской подражательности. Поскольку среди нас имеются критики, которые, кажется, считают, что любая мысль или образ традиционны, и не имеют понятия о том, что в мире существуют такие вещи, как источники, малые, а равно большие, и потому любой ручеек представляется им текущим из отверстия, проделанного в чужом резервуаре. Я, однако, убежден: что до настоящей поэмы – прославленные поэты, чьи творения, как можно было бы заподозрить, я имитировал, либо в отдельных пассажах, либо в тональности, либо в общем духе, будут среди первых, кто освободит меня от обвинений и кто при любом разительном совпадении позволит мне обратиться к ним с такой рифмованной версией двух гекзаметров на монашеской латыни:

Это мое, но и твое;А коли не так, мой друг,Пусть это станет только моим,Ведь я – беднейший из двух.

Я должен только добавить, что размер «Кристабели» не является, по справедливости, нерегулярным, хотя и может показаться таковым, ибо основан на новом принципе, а именно – на принципе подсчета в каждой строке ударений, а не слогов. Хотя число последних варьируется от семи до двенадцати, в каждой строке имеется лишь четыре ударения. Тем не менее, это случайное варьирование количества слогов введено не по произволу или только удобства ради, но в соответствии с неким движением в природе образов и страстей[1].

Часть I

Над башней замка полночь глухаИ совиный стон разбудил петуха.Ту-ху! Ту-уит!И снова пенье петуха,Как сонно он кричит!Сэр Леолайн, знатный барон,Старую суку имеет он.Из своей конуры меж скал и кустовОна отвечает бою часов,Четыре четверти, полный час,Она завывает шестнадцать раз.Говорят, что саван видит она,В котором леди погребена.Ночь холодна ли и темна?Ночь холодна, но не темна!Серая туча в небе висит,Но небосвод сквозь нее сквозит.Хотя полнолунье, но лунаМала за тучей и темна.Ночь холодна, сер небосвод,Еще через месяц – маю черед,Так медленно весна идет.Кто леди Кристабель милей?Ее отец так нежен с ней!Куда же она так поздно идетВдали от замковых ворот?Всю ночь вчера средь грез ночныхЕй снился рыцарь, ее жених,И хочет она в лесу ночном,В разлуке с ним, помолиться о нем.Брела в безмолвии она,И был ее чуть слышен вздох,На голом дубе была зеленаОдна омела, да редкий мох.Став на колени в лесной глуши,Она молилась от всей души.Но поднялась тревожно вдругПрекрасная леди Кристабель —Она услышала странный звук,Не слыханный ею нигде досель,Как будто стоны близко слышныЗа старым дубом, с той стороны.Ночь холодна, лес обнажен:Может быть, это ветра стон?Нет, даже легкий ветерокНе повеет сегодня среди ракит,Не сдунет локона с милых щек,Не шелохнет, не закружитПоследний красный лист, всегдаГотовый плясать туда, сюда,Так слабо подвешенный, так легкоНа верхней ветке, там, высоко.Чу! бьется сердце у ней в груди —Святая дева, ее пощади!Руки с мольбой сложив под плащом,Обходит дуб она кругом,Что же видит она?Юная дева прелестна на видВ белом шелковом платье сидит.Платье блестит в лучах луны,Ее шея и плечи обнажены,От них ее платье еще бледней.Она сидит на земле, боса,И дикие звезды цветных камнейБлестят, запутаны в ее волоса.Конечно, страшно лицом к лицуБыло девушке встретить в ночном лесуТакую страшную красу.«Помоги, богоматерь, мне с высоты(Говорит Кристабель), но кто же ты?»Сказала ей дама такие слова,И голос ее звучал едва:«О, пусть тебя тронет моя судьба,Я с трудом говорю, я так слаба,Протяни мне руку, не бойся, о нет…»Кристабель спросила, откуда она,И так сказала ей дама в ответ,И была ее речь едва слышна:«Мой отец издалека ведет свой род,Меня Джеральдиной он зовет.Пятеро воинов вчера среди дняСхватили беззащитную деву, меня.Они заглушили мой крик и плач,Прикрутили к коню жесткой уздой,Несся конь, как ветер степной,И сзади они летели вскачь.Они пришпоривали злобно коней,Мы пересекли ночную тьму.Я, господь свидетель тому,Никогда не знала этих людей.Не помню времени я и пути(Я лежала без чувств), пока меняСамый высокий и злой из пятиНе снял, наконец, со спины коня.Едва живой я была тогда,Но помню споры его друзей,Он меня положил средь корнейИ клятву дал вернуться сюда.Куда они скрылись, не могу сказать:Недавно послышался здесь в тишинеКак будто звон колокольный мне,О, помоги же несчастной бежать(Сказала она), дай руку мне».Тогда белокурую Джеральдину утешатьСтала Кристабель: «О не бойтесь ничего,Прекрасная леди, вы можете располагатьДомом благородного отца моего.Он с радостью даст охрану вам,Отборных рыцарей с вами пошлетИ будет честью его друзьямВас провожать до отцовских ворот».Они пошли, их страх торопилНо быстро идти не было сил(О леди, счастлива ваша звезда!)И так Кристабель сказала тогда:«Все наши домашние спят давноИ в залах, и в горницах – всюду темно.Сэр Леолайн здоровьем слабИ я его разбудить не могла б,Но мы проберемся, словно тайком,И если позволите, то проведемНочь эту рядом, на ложе одном».Они миновали ров, и вотМаленький ключ Кристабель достает,Узкая калитка легко отворена,Как раз посредине ворот она,Ворот, которые железом блестят,В них может проехать целый отряд.Должно быть, от боли, леди легла,И вот Кристабель ее поднялаИ на руках, – кто б думать мог, —Перенесла через порог.Но едва миновали порог ворот,Словно не было боли, леди встает.Далеко опасность, далеко страх,Счастье сияло в их глазах.Кристабель свой взор к небесам поднялаИ спутнице так сказала своей:«Тебя Пресвятая Дева спасла,Вознесем же мы благодарность к ней».«Увы! Увы! – Джеральдина в ответ,У меня для этого силы нет».Далеко опасность, далеко страх,Счастье сияло в их глазах!Старая сука пред своей конуройГлубоко спит под холодной луной.Она не шевельнулась, она спала,Но жалобный вздох она издалаИ что ее потревожить могло?Она никогда не вздыхала досельКогда приближалась к ней Кристабель,Быть может, крик совы донесло,Ибо, что ее потревожить могло?Очень легко ступали они,Но эхо повторяло шаг.В высокой зале тлел очаг,Уже умирали в нем головни,Но, когда проходила леди, – сильнейВспыхнули вдруг языки огней,Кристабель увидела леди глазНа миг, пока огонь не погас.Только это, да старый щит,Что в нише на стене висит.«О, тише ступайте, – сказала она,Отец пробудится ото сна!»Кристабель разулась, легкой стопой,Боясь потревожить замка покой,Они со ступени крадутся на ступень,То сквозь мерцанье, то сквозь тень.Идут мимо спальни, где спит барон,Тихи, как смерть, не проснулся б он.Но вот и дверь в ее покой,Но вот Джеральдина коснулась ногойКамышевых матов комнаты той.В небе луна светит темно,Ее лучи минуют окно,Но и без бледных лучей луныРезьбой покрытые стены видны.Изваяния нежно пленяют глазИ странен их прихотливый строй,Для девичьей спальни они как раз.И лампу с серебряной цепью двойнойДержит ангел легкой рукой.Серебряная лампа – луны темней,Но лампу эту Кристабель берет,Прибавляет огня и, вспыхнув сильней,Лампа качается взад и вперед.Что с Джеральдиной? Совсем бледна,Опустилась на пол без сил она«Леди Джеральдина, это виноВас подкрепит – выпейте скорей,Из диких целебных трав оноБыло приготовлено матерью моей».«Но будет ли рада меня приласкать,Погибшую деву, ваша мать?» —«Горе мне! – Кристабель в ответ, —У меня с рожденья матери нет.Седой монах рассказывал раз,Что мать моя в предсмертный часГоворила, что будет слышен ейПолночный звон в день свадьбы моей.Ах, если бы мать пришла сквозь мрак!» —Джеральдина сказала: «Ах, если б так!»Но сейчас же глухо вскричала она:«Прочь, скиталица-мать! Ты здесь не нужна!У меня есть власть сильнее твоей».Джеральдина бедная – увы, что с ней?Почему так странно она глядит,Или мертвую видит во тьме ночной?Почему так глухо она кричит:«Прочь, женщина, прочь, час этот мой!Хотя ты и ангел хранитель ее,Прочь, женщина, прочь, здесь все мое!»Тогда Кристабель к ней подошла,И синие очи к небесам подняла.«Этой страшной скачкой верхом, увы,Дорогая леди, измучены вы!»Джеральдина рукой отерла челоИ сказала тихо: «Теперь прошло».Джеральдина вина выпила вновь:На ее щеках заиграла кровьИ тотчас с пола встала онаВновь гордая леди, высока и стройна,И, словно дама страны неземной,Она была прекрасна собой.Сказала она: «Кристабель, за васМолятся ангелы каждый час,И вы непорочным сердцем своимОтвечаете нежной любовью им.За ваше добро заплатить вдвойне,Прелестная дева, хочется мне.Хотя так беспомощна я, увы,Но теперь, дитя, раздевайтесь вы,А я перед сном помолиться должна».«Пусть будет так», – говорит Кристабель.И, как приказала леди, онаРазделась и легла в постель,Легла, невинна и нежна.Но, о, несчастье и счастье думСлишком много тревожило ум,И никак Кристабель не могла заснуть.Тогда на локоть она оперласьИ на постели слегка подняласьДля того, чтобы на Джеральдину взглянуть.Под лампою леди склонена,Обводила тихо глазами кругом,И, глубоко вздохнув, онаВся словно вздрогнула, потомРаспустила под грудью пояс свой.Одежда упала к ногам легка…Она стоит совсем нагой!Взгляни: ее грудь, ее бока —Это может присниться, но как рассказать?О, спаси Кристабель, Христа благодать!Джеральдина недвижна, она молчит,Ах! Ее пораженный взор горит,Как будто болезненным усильем онаКакую-то тяжесть поднимает со дна,И на девушку, медля, она глядит.Но вот, словно вызов она принялаДвиженьем гордым головы,И рядом с девушкой леглаИ в свои объятья ее взяла.Увы, увы!Печален взор и слышны едваЕе слова:«Кристабель, прикоснулась к тебе моя грудь,Молчаливой, безвольной отныне будь!Ты узнаешь сейчас, будешь завтра знатьИ скорби моей, и стыда печать;Не все ли равно,Ведь только одноИ знаешь ты:Что в лесу, где мгла,Ты на стон пошлаИ встретила даму неземной красотыИ ее привела милосердно домой,Чтоб спасти и укрыть от прохлады ночной».

Заключение первой части

Зрелище можно ль найти милей,Чем Кристабель, когда онаПод старым дубом молилась, однаСреди зубчатых острых тенейОт его безлистых мшистых ветвей,Чем Кристабель в сиянье луны,Шептавшая сладких молитв слова.Ее сжатые руки так нежны,Ее вздохи слышны едва-едва…Открыто лицо для тоски и любви…Из скорее блестящих, чем светлых глазГотов упасть слезы алмаз.С глазами открытыми (горе мне!)Кристабель во власти ужасного сна.Но знаю я, что в ужасном снеЛишь то, что было, видит она.Может ли быть? О горе и стыд!Она ли молилась в чаще ракит!Погляди: виновница этого злаВ свои объятья деву взялаИ может спокойно и сладко спать,Словно с ребенком нежная мать!Звезда закатилась, взошла звезда.О, Джеральдина, тот час, когдаТвои объятья стали тюрьмойДля прелестной леди – тот час был твой!В тот час над озером и горным ручьемПтицы были объяты сном,Но теперь ликующий говор ихТу-ху – летит от лесов густых,Ту-ху, ту-ху – до вершин крутых.Взгляни же: леди КристабельПокидает медленно свое забытье,Она подымается, опираясь на постель,Грустен и томен вид ее.Веки смыкаются и слез волнаСквозь густые ресницы бежит, блестя,И улыбается в то же время она,Как при внезапном свете дитя.Она улыбается и плачет – да,Как юная отшельница в лесной тишине,Прекрасная отшельница, что всегдаТвердит молитву наяву и во сне…И если беспокойны движенья ее,То лишь потому, что свободная кровьК ее ногам приливает вновь.Было сладко, конечно, ее забытье.Что же, если б ангел ее был с нейЕсли б она знала, что с ней ее мать?Но одно она знает: близка благодать,И святые помогут – лишь стоит позвать,Ибо небо объемлет всех людей!

Часть II

«В загробный мир, – говорит барон, —Нас призывает утренний звон».Он эти слова впервые сказал,Когда мертвой леди свою увидал.Говорить он их будет каждый раз,Пока не пробьет его смертный час.Он обычай завел, незнакомый встарь,Чтобы каждый день на заре звонарь,Раскачивая тяжкий колокол свой,Сорок пять четок перебрал рукой,Меж двух ударов за упокой,Чтоб слышал звон каждый соседОт Уиндермира до Брета-Хэд.Бард Бреси молвит: «Звон хорош такой!Ты, старый, заспанный звонарь,Ударь, помолись и опять ударь!Есть много звуков и разных див,Чтобы заполнить перерыв.Где Ленгдель-Пик и Ведьмин СкатИ Донжон-Гиль, заселенный зря,В воздушный колокол звонятТри многогрешных звонаря,И вторят втроем один за другимМертвыми звонами звонам живым.И часто звоном оскорблен,Когда умолкнет их дин-дон,Высмеивает Дьявол скорбную трельИ весело трезвонит за ним Бородель.Воздух спокоен! Сквозь туман далекоСлышен веселый этот трезвон;Джеральдина с постели встает легко,Уже стряхнув и ужас, и сон.Свое белое платье надела она,Узел сплела волос густыхИ будит Кристабель от сна,Не сомневаясь в чарах своих.«Вы спите, леди Кристабель?Уж утро – пора покинуть постель!»Кристабель проснулась. Стоит перед нейТа, что рядом с нею ночь провела,Или та самая, верней,Которую она под дубом нашла.Еще красивей, еще милей,Потому что выпита ею до днаПолная чаша сладкого сна.И так приветливы слова,Так благодарен нежный взгляд,Что (так казалось) кружеваВзволнованную грудь теснят.Кристабель сказала: «Сомненья нет,Я согрешила, я была неправа»,И голос ее дрожал едва,Хоть ласков был ее привет,Но душа ее все же была смущенаВпечатленьем слишком живого сна.Кристабель поспешно с постели встает,Надевает платье и молитву творит.Кто на кресте томился, ТотЕе неведомый грех простит.И леди Джеральдину ведет потомПознакомить со старым своим отцом.Кристабель с Джеральдиной идут вдвоем,Проходят залой, сквозь ряд колоннИ, ступая между слугой и пажом,Входят в покой, где сидит барон.Встал барон, прижав Кристабель,Ненаглядную дочь, к груди своейИ, заметив леди, невиданную досель,Глядит на нее, дивится ей.И приличный столь знатной даме поклонПосылает леди Джеральдине он.Но когда он услышал леди рассказ,Имя отца ее узнал,Почему сэр Леолайн тотчасТак бледен стал и повторял:«Лорд Роланд де Во из Трайермен?»Увы! Они в юности были друзья,Но людской язык ядовит, как змея;Лишь в небе верность суждена;И юность напрасна, и жизнь мрачна;И нами любимый бывает презрен;И много на свете темных тайн.Мне ясно, что произошлоМеж вами, лорд Роланд и сэр Леолайн:Словами презренья обменялись зло,И оскорбленья выжгли в их душах любовь,И они разошлись, чтобы не встретиться вновь.Никогда не сойдутся они опять,Чтобы снять с сердец тяжелый гнет,Как утесы, будут они стоятьДалеко друг от друга, всю жизнь напролет.Бурное море разделяет их,Но ни зной, ни молнии, ни вечные льдыНе могут стереть в сердцах людскихЛюбви и дружбы былой следы.Джеральдине в лицо поглядел баронИ долго всматривался он,Сквозь сиянье нежной ее красотыМолодого лорда узнавая черты.О, тогда свои позабыл он лета.В благородном сердце вскипела месть.Он поклялся кровью из ран Христа,Он пошлет повсюду об этом весть,Он велит герольдам своим трубить,Что те, кто ее посмел оскорбить,Покрыты на век пятном стыда!«А дерзнут они отрицать, – тогдаГерольд назначит неделю им,Чтобы дать ответ моему мечу,Пусть будет турнир судом моим.Их змеиные души я выбить хочуИз тел человечьих мечом моим!»Так он сказал, с огнем в глазах —Ибо леди обидели тяжко, а в нейОн видит дружбу давних дней!И вот лицо его в слезахИ он Джеральдину в объятья взял,И встретила это объятье она,И радостный взор ее сиял.А дочь глядит, пораженаВиденьем тягостного сна.Она содрогнулась; боль и страхПромелькнули в ясных ее глазах(О горе, горе, Кристабель,Такие виденья знать тебе ль?)Она снова увидела старую грудь,Холодную грудь ощутила вновь,Но имела лишь силу хрипло вздохнуть,И барон, озираясь, поднял бровь,Но увидел только свое дитя,Стоявшее, взор к небесам обратя.Виденье было, виденья нет,Другое просияло вслед,И стало отрадным виденье сна,Что в объятьях леди провела она.И внесло упоенье в душу, и вотГлаза Кристабели и нежный ротЗасветились улыбкой! Снова барон«Что с тобою, дитя?» – спросил удивлен,Она отвечала, когда он спросил,«О нет, тревожного нет ничего».Должно быть, она не имела силИначе сказать, побороть колдовство.Но из тех, кто видел Джеральдину, любойРешил бы, что с неба сошла она:Она глядела с такой мольбой,Как будто страхом была полна,Что Кристабель огорчена!И с такой печалью прекрасных глазОна умоляла назад, домойЕе поскорей отправить…«Нет!Нет!» – Леолайн воскликнул в ответ.«Бард Бреси, вот тебе приказ:Иди ты с громкой, веселой трубой,Двух лучших коней возьми с собойИ возьми одного из моих пажей,Чтоб он ехал сзади с лютней твоей.Нарядитесь оба в шелк и атласИ скачите вперед, трубите в рог,Да смотрите только, чтобы на васНе напали бродяги больших дорог.Через Иртинг глубокий, скорей, скорей,Мой веселый бард полетит впередЧерез Хэльгарский лес, вдоль Норренских болотИ увидит он крепкий замок тот,Что стоит, грозя Шотландии всей.Бард Бреси, Бард Бреси, твой конь быстроног,Пусть несется конь, пусть рог звучит.Не устанет конь, не замолкнет рог,Лорду Роланду голос твой прокричит:«В безопасности дочь твоя, о лорд,Прекрасная дочь, хвала судьбе,Сэр Леолайн ее спасеньем гордИ тебя приглашает немедля к себеСо всей многочисленной свитой твоей,Чтоб ты мог Джеральдину домой увезти,Он сам тебя будет встречать на путиСо всей многочисленной свитой своей,На множестве резвых вспененных коней!И я поклясться честью готов,Что сердцу горше многих изменТот день, когда несколько злобных словЯ сказал лорду Роланду из Трайермен.Ибо с той поры много видел я,Пролетело много солнечных смен,Но заменят ли мне все мои друзьяОдного лорда Роланда из Трайермен».Его колени руками обняв,Джеральдина склонилась, прекрасна, как свет,И Бреси, всем привет послав,Дрогнувшим голосом молвил в ответ:«Твои слова, благородный барон,Слаще звучат, чем лютни звон;Но прошу как милости я, господин,Чтоб не сегодня отправились мы,Потому что видел я сон одинИ дал обет святые псалмыПропеть в лесу, чтоб изгнать из негоВиденье странного сна моего.Ибо видел во сне я в ту ночьПтицу, что радует сердце твое,Этой горлицы имя Кристабель, твоя дочь,Сэр Леолайн, я видел ее!Трепетала и странно стонала онаСредь зеленых дерев – совсем одна.Я увидел ее и был удивлен,Что вызвать могло этот жалобный стон,Ибо я ничего не видел кругом,Кроме травы под старым стволом.И тогда я пошел вперед, ищаПричину смятенья птицы той,Что лежала, нежная, передо мной,В траве крылами трепеща.Я глядел на нее и не мог понять,Что значит ее жалобный крик,Но я наклонился, чтобы птицу взять,Ради нашей леди, и в этот мигЯ увидел, что блестящая зеленая змеяОбвилась вокруг крыльев и шеи ее,Яркой зеленью споря с травой,К голове голубки прильнув головой.Она шевелилась, вкруг птицы обвита,Вздувая свою шею, как вздувала та.Проснулся… Был полночный часНа башне часы прозвонили как раз.Дремота прошла, но во тьме ночнойНепонятный сон все витал надо мной.Он в моих глазах до сих пор живет,И я дал обет, лишь солнце взойдет,Отправиться в лес, помолившись впередИ там пропев святые слова,Рассеять чары колдовства».Так Бреси сказал, его рассказ,Улыбаясь, рассеянно слушал барон.Не спуская полных восторга глазС леди Джеральдины, промолвил он:«О горлица нежная, лорда Роланда дочь,Тут арфой и пеньем псалмов не помочь,Но с лордом Роландом, вашим отцом,Мы другим оружьем змею убьем».Ее он в лоб поцеловал,И Джеральдина глаза отвела,Скромна, по-девичьи мила,И румянец щек ее пылал,Когда от него она отошла.Она перекинула шлейф свойЧерез левую руку правой рукойИ сложила руки, сомкнула уста,Голову склонила на грудь себеИ взглянула искоса на Кристабель —О защити ее, матерь Христа!Лениво мигает змеиный глаз;И глаза Джеральдины сузились вдруг;Сузились вдруг до змеиных глаз,В них блеснуло злорадство, блеснул испуг,Искоса бросила взгляд она,Это длилось только единый миг,Но, смертельным ужасом вдруг сражена,Кристабель глухой испустила крик,Зашаталась земля под ее ногой,А леди к ней повернулась спинойИ, словно ища поддержки себе,На сэра Леолайна, в немой мольбе,Она обратила свет лучейБожественных, диких своих очей.У тебя, Кристабель, в глазах темно,И вот ты видишь только одно!И какая сила в том взоре была,Если, прежде не знавшие лжи и зла,Так глубоко впитали взоры твоиЭтот взгляд, этот суженный взгляд змеи,Что стало покорно все существо,Весь разум твой, колдовству его!Кристабели взор повторил тот взгляд,Его тупой и предательский яд.Так, с кружащейся в смутном сне головой,Стояла она, повторяя его,Этот взгляд змеиный, взгляд косой,Перед самым лицом отца своего,Насколько та, чья душа светла,Змеиный взгляд повторить могла.Когда же чувства вернулись к ней,Она, молитву сотворя,Упала к ногам отца, говоря:«Умоляю вас матери ради моейЭту женщину прочь от нас отослать».Вот и все, что она могла сказать,Потому что о том, что знала она,Передать не могла, колдовством больна.Почему так бледна твоя щека,Сэр Леолайн? Дитя твое,Твоя гордость и радость, нежна и кротка,У ног твоих. Услышь ее!Для нее ведь леди твоя умерла,О призраке вспомни ее дорогом,О ребенке своем не думай зла.О тебе и о ней, ни о ком другом,Она молилась в предсмертный час,О том, чтобы она тебе былаГордостью сердца, радостью глаз!И с этой мольбой был ей легок конец,Отец, отец!Обидишь ли ты дитя свое —Свое и ее?Но если так и подумал барон,Если это и было в сердце его,Еще сильней разгневался он,Еще больше смутился как раз оттого.Его злобе, казалось, предела нет,Вздрагивали щеки, был диким взор:От родного ребенка – такой позор!Гостеприимства долг святойК той, чей отец его давний друг,В порыве ревности пустойТак малодушно нарушить вдруг!Суровым взглядом повел баронИ сказал своему менестрелю он,Раздраженно, резко ему сказал:«Бард Бреси, я тебя послал!Чего ж ты ждешь?» Поклонился тот,И дочери взгляда не бросив родной,Сэр Леолайн, рыцарь седой,Леди Джеральдину повел вперед!

Заключение второй части

Читать дальше