Это оказался очень старый дом: тяжелые двери, прохладное парадное размером с танцевальный зал, темный коридор, старинный лифт с решетчатой шахтой, дубовые перила, мраморные лестницы. Около двери, со вкусом украшенной множеством звонков и бронзовых табличек, высилась фигура в черном и невнятном одеянии, торопливо копавшаяся со связкой разнокалиберных ключей.

Если то и был домушник, то новичок, дилетант и аматёр. Причем напрочь лишенный всякого таланта к этому сложному делу. Он очень долго подбирал нужный ключ, поминутно чертыхаясь сквозь зубы. Руки тряслись, связка опасно гремела, ключ упорно не попадал в скважину, а в парадном время от времени раздавались шорохи, от которых незнакомец боязливо подпрыгивал, как тревожная суриката, застигнутая коршуном вдалеке от норы, и косился опасливо на соседние двери. Наконец судьба смилостивилась над неудачливым грабителем, и ему удалось неуклюже открыть замок. Он еще подергал на себя несколько раз ручку, прежде чем понял, что двери распахиваются внутрь, и робко заглянул в прихожую. Даже самый невнимательный наблюдатель давно бы понял, что человек пытается попасть не к себе домой. На его счастье, наблюдателей не было.

В прихожей оказалось темно. Более того, на незнакомца навалилось неприятное и непривычное ощущение огромного свободного пространства, распахнувшегося перед ним. Вероятно, что-то подобное чувствовал Одиссей, попавший в пещеру циклопа, где тоже наличествовали трудности с освещением и явный избыток квадратных метров.

Человек снова чертыхнулся и зашелестел по карманам длиннополого плаща, разыскивая фонарик. Он точно помнил, что брал с собой фонарик, только не помнил, куда его положил. Ничто не длится вечно — фонарик был найден, и неяркое пятно света побежало по стенам, освещая длинный извилистый коридор, уходящий в неизвестность.

Незнакомец застыл, как Геркулес на распутье, но внезапно из мрака появилась хрупкая фигурка почтенной дамы с кастрюлькой в руках. Дама двигалась, очевидно, как летучая мышь, на эхолокаторе, ибо света не включала. Внезапное появление незнакомца ее не смутило, и она уж было приготовилась побеседовать с ним, но он шарахнулся от этого неожиданного видения, выскочил за двери, больно стукнувшись плечом о притолоку, и скатился кубарем по скользкой лестнице.

Старушка лукаво усмехнулась и поведала в пространство:

— Какая-то заблудшая душа. Капочка! — позвала она уже громче, — открой двери, будь любезна. У меня руки кастрюлькой заняты, а вор уже невоспитанно смылся.

Татьяна забежала в кафе «Симпомпончик», держа енота на руках, как ребенка.

Кафе было немноголюдное, маленькое и очень уютное. Столики застелены скатертями в шотландскую клетку — зеленым по красному и красным по зеленому. Пузатые лампы под темно-зелеными абажурами меняли интенсивность освещения от одного только прикосновения к корпусу. На тумбочке деловито булькал высокий аквариум с красноухими черепашками и голубыми кубинскими раками, ползавшими по дну, между причудливых коряг. За стойкой решала кроссворд пышная веселая блондинка в кружевном передничке и кокетливой шапочке, с бэджиком «Маргоша» на выдающейся груди. Завидев Татьяну, она заулыбалась еще сильнее и крикнула:

— Меч скифов из шести букв!

— Акинак!

— Гений! Здравствуйте, давно не виделись.

В кафе произошло некое шевеление, какое происходит обычно на военных захолустных базах, когда их внезапно посещает инспектор Генштаба.

Из кухни выглянул упитанный повар и несколько раз помахал рукой. Девушка-официантка уже стелила свежую скатерть, хотя на прежнюю нареканий быть не могло; вторая несла кружку светлого пива, особенную высокую кружку с крышкой из светлого металла и накладками в виде оленей.

Маргоша придирчиво оглядела енота, усаженного на соседний стул, и резюмировала:

— Какая лапочка! У меня точно такой племянник.

— Тоже с хвостом? — не удержался повар, успевший оценить игрушку.

— Прекрати, такая же лапочка. Хорошенький и смотрит так же. Только кричит много.

— Тогда не лапочка, — резонно возразил повар.

— Мужчина, — презрительно молвила Маргоша, — все вы такие. Что ты вообще понимаешь в детях?