— Я знаю.

— Я не дома, я в мастерской, у нее адрес другой, — Моня продиктовал адрес. Голос его показался Кривцову испуганным.

— В штаны наложил, пень трухлявый, — усмехнулся Кривцов.

Он бросил последний взгляд на квартиру, взял сумку и вышел, захлопнув дверь. Пройдя к мусорному контейнеру, он бросил туда ключи от квартиры, они ему больше не нужны. Уложив сумку с вещами в салон «девятки», Кривцов поехал не по указанному Моней адресу, а совсем в противоположную сторону. Он остановился возле банка «АК Барс», где уже много лет арендовал ячейку. Достав паспорт, на который была арендована ячейка он, вместе с представителем банка спустился в хранилище. Открыв ячейку своим ключом, служащий удалился. Кривцов достал из ячейки пакет, в котором были два пистолета с запасными обоймами, немного денег, а также настоящие диплом и свидетельство о рождении Павла Николаевича Терентьева. Закрыв ячейку, Кривцов быстро покинул банк. Уже в машине он положил один пистолет в карман куртки.

Он немного покружил по городу, но вроде бы никто за ним не следил. С трудом отыскав мастерскую Мони, Кривцов припарковал машину и зашел в подъезд. Поднявшись на третий этаж, он позвонил в указанную Штейном квартиру. Никто не открывал, за дверью не слышалось никакого движения. Кривцов выругался и толкнул дверь, она оказалась не запертой. Мысленно похвалив себя за то, что взял с собой пистолет, он осторожно зашел в темную прихожую и закрыл за собой дверь. В квартире пахло то ли клеем, то ли краской. На улице еще не совсем стемнело, и в комнаты через окна проникал свет. Кривцов, стараясь ничего не задеть в полумраке, зашел из прихожей в комнату. Тут никого не было. Из этой комнаты вела еще одна дверь, видимо в спальную или кладовку. Кривцов, достав пистолет и сняв его с предохранителя, осторожно приоткрыл ее. От представившейся его взору картины у него засосало под ложечкой и затошнило. Комната за дверью оказалась спальней. Посредине спальни висел Моня Штейн. Ремень, обвитый вокруг шеи, был закреплен за скобу, торчавшую из потолка. Под ногами старика валялась опрокинутая табуретка. Кривцов с трудом заставил себя потрогать руку Мони, она была теплой.

— Что, нравится? — раздался сзади голос.

Кривцов обернулся и увидел человека с холодными, ничего не выражающими глазами. Руки он держал в кармане длинного плаща, и можно было не сомневаться, что у него в кармане пистолет.

— Повесился старикашка, — тем же ровным голосом сказал человек в плаще, — не выдержал бесконечной борьбы с суровой действительностью. Хотел прожить один и вот результат. Одному сейчас не прожить.

— Кто ты? — спросил Кривцов.

— Моя фамилия Иванов. Так вот, об этом старом, глупом еврее. Он ошибся. Он хотел обмануть всех, хотел загрести все один. Этого делать нельзя. Даже волки и те живут стаями. И стоит хотя бы одному пойти своей дорогой, как он тут же превращается из волка в паршивую овцу. А овца — это добыча. Понял, сынок? Время волков-одиночек уже прошло.

Кривцов молчал. Он никак не мог сообразить, что же делать дальше. Моня мертв. Документов нет, и не будет.

— Что же ты молчишь, а Терентий?

Кривцов вздрогнул.

— Ты, видимо, собирался умыкнуть за границу. Старикашка тебе и паспорт изготовил. А ведь ты обещал что-то одному нашему общему приятелю. Или как там у вас, мента обманывать не в падлу?

— Чего тебе нужно? — грубо оборвал Кривцов.

— Вообще-то мне нужно нарезать из твоей кожи ремней, но я хочу тебе дать шанс. Я не из полиции.

— Я вижу.

— Молодец, сообразительный. Кто тебя нанял убить Седовского сынка?

— Я его не знаю. Принес деньги, показал адрес и будущий труп. Остальное — мое дело.

— Может быть и так, — согласился Иванов. — Ты, Терентий, убил сына моего хозяина. Даже если я очень попрошу, он тебя к себе не возьмет.