– А что, ей тех, что в консерватории, не хватает?

– Она попросила найти музыкантшу по имени Ольга Таранова, причем кроме имени… она еще сказала, что искать нужно женщину… особу женского пола в возрасте от двенадцати лет и старше. Кроме имени и того, что особа музыкой занимается, она ничего не сообщила… разве что сказала, что эта музыкантша единственная сможет правильно оркестровать и даже исполнить, причем уже как дирижер исполнить, придуманную ей мелодию… то есть Старухой придуманную.

– Нашли?

– Нет, а Старуха сказала, что раз не нашли, то и не надо. Ей, видите ли, во сне приснилось, что только Ольга эта музыку правильно исполнить сможет!

– И она до сих пор жива и на свободе? Что-то ты начинаешь слабину проявлять, – ухмыльнулся Иосиф Виссарионович.

– Конечно жива, что с ней сделается? Я к этому разговору уже знал, что она беременная – а у беременных… у этой вот такой заскок случился, так что же, расстреливать ее за это?

– Беременная, говоришь… тогда понятно, с чего она так яростно всякий бред несет. Правда, все же несет его она лишь нам, а мы ей это простим…

– И какой бред, если не секрет? Я к тому спрашиваю, что если она с ним ко мне придет…

– Да так… как-то в разговоре она по марксистской науке прошлась… неуважительно. Я, честно говоря, с трудом сдержался тогда, а спустя неделю решил все же с ней спокойно поговорить – и поговорил. Сначала думал, что ее вообще на месте убью… она мне, видите ли, начала рассказывать, чем марксизм отличается от той идеологии, которую я якобы в массы продвигаю, и на примерах мне же поясняла, чем сталинизм – это так она меня… чем этот сталинизм от марксизма отличается и в чем его преимущества! Причем мне такие идеи приписывала… однако обоснования у нее звучали довольно веско, а некоторые выдуманные ею якобы мои идеи… их действительно стоит отдельно проработать. Но и недостатки в моей идеологии нашла, как же Старуха – и на недостатки не укажет! И вот ты знаешь… я ей даже толком ответить не смог. А теперь… бред-то она несет, но, получается, что в этом бреду и рациональные зерна имеются. А раз она сейчас… это, выходит, она за своего будущего ребенка со мной сражалась?

– И больно била?

– На идеологическом фронте сражалась… но да, местами больно.

– И кто победил?

– Ты, гляжу, у нее нахватался… ехидства непомерного. А победила, как она любит говорить, дружба. То есть стороны разошлись без серьезных травм, каждый со своим единственно верным мнением… Ну вот, и я тоже… Черт с ней, а что там поделывает наш товарищ Шумяцкий? Что-то давненько он об успехах ничего не сообщает…

Бориса Захаровича от кинопроизводства отстранили, но отнюдь не репрессировали и даже не расстреляли, а направили на работу туда, где он мог принести реальную пользу. Этого «бурятского еврея», культурный бэкграунд которого базировался на «культуре» очень маленькой и замкнутой еврейской общины Верхнеудинска, действительно к «большой культуре» допускать было несколько недальновидно – но вот в качестве неплохого организатора, к тому же владеющего бурятским языком, знающего обычаи тамошнего народа и относительно свободно общающегося с монголами, он мог сделать немало. Поэтому было решено направить именно в Монголию, где он должен был руководить строительством металлургического завода. Завода, который Вера пообещала выстроить товарищу Чойбалсану.

Завод строился поблизости от Улан-Батора: там и угольные копи уже имелись, и руда железная, причем очень неплохая, поблизости давно была найдена. А так как строился вовсе не гигант индустрии, то предполагалось, что и стройка много времени не займет. Несколько хуже выглядели перспективы обеспечения завода местной же рабочей силой – но тут как раз СССР мог помочь более чем серьезно: во-первых, на том же Петровском заводе было немало рабочих из бурят, и их предполагалось на новый завод отправить мастерами и учителями. Временно, конечно, пока все же «местные кадры» не появятся. А во-вторых, рядом с Монголией было уже два довольно крупных завода со своими училищами – а на волне «революционного энтузиазма» монгольское руководство изыскало очень много молодых парней, которые учиться были готовы. Был еще и третий фактор, о котором в Москве предпочитали вслух не говорить – но фактор довольно весомый. Все же в Монголии оставалось немало бывших беляков, которые, откровенно говоря, там все еще «выживали» – и которые были готовы заняться работой на нормальном заводе. Главным образом потому, что условия работы там предлагались примерно такие же, как и на заводах НТК в СССР, то есть и зарплаты были достаточными для прокорма семьи, и жилье предоставлялось как минимум «городское», причем куда как более хорошее, чем было в русских городах до революции.

Подавляющее большинство из этих «бывших беляков» ни при каких условиях не согласились бы вернуться в Советский Союз (все, у кого «ностальгия» перевесила «идеологию», уже вернулись), но формально-то Монголия была «другой страной», и уже в чем-то даже «их страной», так что здесь работа на новом заводе оказывалась вполне приемлемым вариантом. А то, что в новом городке и культура развивалась «российская», служило дополнительным (и очень сильным) стимулом. Настолько сильным, что в Монголию потихоньку потянулись и «бывшие русские» из Китая. Потихоньку – но Борис Захарович («наступив на горло собственной песне» и задавив кипящую внутри него «классовую ненависть») сумел в новом городке организовать и не самую плохую медицинскую службу, и школу «кадрами» обеспечить. Правда, все это он проделал «скрипя сердцем» – он так и не освоил большинство традиционных русских идиоматических оборотов, однако исключительно жесткие инструкции, переданные ему в ЦК при получении этого назначения, он нарушать не стал. И снова подумал, что «товарищи в ЦК все же не ошибаются»: притягательность городка у русской эмиграции росла буквально день ото дня.

С «притягательностью» в монгольской среде было все гораздо хуже – но тут уже Чойбалсан проблему решил «своими средствами». И «административными» – направляя на стройку солдат, и «репрессивными» – в местный «уголовный кодекс» были внесены положения о том, что за мелкие (и даже средние) правонарушения осужденный имел право выбрать вместо положенного по закону наказания «добровольную работу на государственных стройках». «Мелких преступников» было много – в особенности на «новых территориях»: законы в Монголии были довольно строгие. Но в основном люди «искупали вину на стройках» по месту жительства и занимались главным образом дорожным строительством – но и в Улан-Баторе «преступников» хватало. И товарищ Чойбалсан даже не сразу сообразил, что число таких «преступников» растет в том числе и потому, что на стройках людей кормили неплохо, да еще и денежку небольшую платили…

Но эти «мелочи» мало заботили товарища Шумяцкого: ему было поручено строительство завода – и завод он выстроил еще до Нового года. То есть до Нового года заработала первая печь прямого восстановления железа… а вот с дальнейшей переработкой сырья было уже грустно. Совсем грустно: нужная для работы электростанция все еще не была достроена.

То есть не было достроено даже здание этой электростанции, а все необходимое оборудование просто валялось на складах в Верхнеудинске и Иркутске. Просто с наступлением зимы строить это очень большое здание стало невозможно – и товарищ Шумяцкий с грустью (и некоторым трепетом в душе) сообщил в Москву о том, что «выполнение задания партии задерживается по объективным причинам». Но так как наступление зимы почему-то в СССР традиционно считалось «внезапным форс-мажорным обстоятельством», сильного впечатления его признание не произвело…