Он заходил в офис конгрессмена на Капитолийском холме, они вместе спускались в кафетерий, покупали по чашке кофе и разговаривали. Оперативник демонстрировал феноменальное мастерство собеседника. С невероятным мастерством и тонкостью он проникал в самые потаенные уголки души законодателя, неумолимо затягивая его все дальше и дальше в ловушку, из которой уже не выбраться. На каждую встречу офицер приносил целые ворохи информации, которую предоставлял конгрессмен. Вербовка казалась неизбежной.

Снедаемый нетерпением, я проскочил в самый конец папки, где ожидал найти служебную записку на имя начальника разведслужбы о вербовке представителя. Вместо этого я обнаружил конверт, в котором лежала вырезка из газеты "Вашингтон пост" с интервью с "объектом разработки". Боже мой, какая катастрофа!

Конгрессмен рассказал интервьюеру, что после первого же контакта с советским оперативником он поставил в известность ФБР, и все последующие разработки, естественно, проходили под пристальным вниманием американской контрразведки. Но это было еще не самое страшное. Конгрессмен с некоторым удивлением отметил, что советский "дипломат" в их беседах практически не задавал вопросов. Вместо этого он говорил без умолку, посвящая своего американского собеседника в тонкости советской внешней политики.

В конце беседы конгрессмен отметил, что многому научился у советского "дипломата". Кто-то подчеркнул этот абзац красным маркером.

Генерал Якушкин бесцеремонно выгнал незадачливого оперативника из Североамериканского управления. Но времена менялись, и теперь блеф был королем разведки. Все — от самого низкого оперативника до генерала — знали, что происходит, но делали вид, что ничего не видят. Каждый должен был рапортовать об успехах, а полбуханки лучше, чем совсем без хлеба, или, по живой метафоре резидентуры КГБ в Риме: где нет птиц, там и сволочь звучит как соловей.

При Крючкове в спецслужбе было создано огромное хранилище интересных досье, которые больше походили на художественную литературу, чем на реальные истории. Их героями были некоторые из самых известных американцев, имевших неосторожность регулярно встречаться с советскими представителями. Официально, разумеется. Но американцы и не подозревали, что официальный характер встреч — не спасение: офицеру разведки не составляло труда творчески превратить эти встречи в тайные контакты на бумаге.

Однажды мой коллега, прагматизм которого граничил с цинизмом, выдвинул гениальную идею.

"Самая дьявольски хитрая активная мера, которую КГБ мог бы осуществить в США, — это предать гласности все эти фальшивые дела. Я готов поставить свой рубль на то, что в Америке разразится мощнейший политический кризис. Да такой, что, наверное, пришлось бы создавать совершенно новую политическую элиту из тех, кому посчастливилось держаться подальше от всех советских представителей".

Безусловно, американцы сильно недооценивали полеты фантазии, на которые были способны советские "рыцари плаща и кинжала".

Я мог бы пойти по этому проторенному пути. Например, найти пару американцев, которые согласились бы встречаться со мной хотя бы раз в месяц при условии, что я буду платить за обед, болтать о новом диске Мадонны, о последней игре Washington Redskins — вообще о чем угодно, кроме политики, чтобы, не дай Бог, не отпугнуть их, — а потом умело пересказать содержание статьи из Washington Post в своем отчете в Москву, выдав ее за конфиденциальную информацию, полученную во время последней встречи.

Через некоторое время мои доверчивые американские знакомые, сами того не подозревая, появлялись в наших файлах под кодовыми именами, скажем, "Танго и Кэш". А я тем временем приобретал репутацию солидного оперативника, ведя приятное существование в "империалистическом аду". Через четыре-пять лет такого блаженства я возвращался в Москву, получал повышение, затем следовала очередная загранкомандировка, и на горизонте, по всей видимости, маячили заветные полковничьи звезды. Словом, проторенная дорога сулила легкую жизнь, завидную карьеру и материальный успех.

Трезвый ум советского гражданина заговорщически шептал мне, что это единственный путь для нормального, т. е. "успешного" оперативника. Но в то время я только начинал подозревать, что не принадлежу к числу "нормальных" сотрудников советской разведки. Чем больше мне говорили, что американцы, как правило, непригодны для вербовки, тем сильнее становилось мое желание бросить вызов сложившемуся мнению.

Шпион не может не смотреть на окружающий мир через призму своей профессии, и картина, которую он видит, всегда искажена. Он видит пышный парк и ищет подходящее место для "мертвой точки" или тайной встречи. Прохожий задает ему вопрос, и он гадает, не агент ли это ФБР забрасывает свою сеть. Он разговаривает с кем-то, и мысли его разбегаются: Имеет ли этот человек доступ к секретной информации? Если нет, то может ли он получить его? Есть ли какие-либо отклонения в его психологическом облике? Есть ли у него серьезные проблемы? Как организовать тайную встречу с ним?

Я тоже пристально вглядывался в окружающий мир, надеясь найти малейшую щель в броне, малейшую трещину в заборе безопасности, окружающем интригующие меня места в США. О том, чтобы войти через парадную дверь, не могло быть и речи. Я с тоской подумал о том, что не так давно наши оперативники могли зайти куда угодно, даже в Пентагон, как в собственную квартиру. Вот это были времена!

О подвигах одного ветерана в Северо-Американском департаменте ходили легенды. В разгар разрядки в 1970-х годах его любимым занятием было похищение документов со столов Пентагона. Метод, который он использовал, был прост, но эффективен.

Оперативник бродил по коридорам Пентагона, заглядывая в любую комнату, из которой только что вышла группа сотрудников. Бывало, что комната оказывалась пустой — в те времена беззаботные обитатели Пентагона даже не удосуживались запирать двери. Тогда он мгновенно очищал столы от всех документов — иногда там валялись важные бумаги — засовывал их под пальто и устремлялся к ближайшему выходу.

Однажды, когда он выходил из Пентагона с объемным грузом секретных документов под пальто, бумаги выскользнули и упали на пол. Стоявший рядом сержант был ошарашен. Оперативник тоже был ошарашен, но быстро пришел в себя.

"Эй, помогите мне с этими чертовыми бумагами", — прорычал он охраннику. Сбитый с толку солдат помог ему поднять документы, и наш шпион-герой ушел без охраны, унося с собой добычу.

Но те времена давно прошли, а истории о визитах наших оперативников в Пентагон приобрели сказочный характер.

По подсчетам Валентина Аксиленко, для того чтобы получить агента, нужно было просеять около двух тысяч контактов. Но как можно было установить столько контактов, когда Рейган находился в Белом доме, когда враждебные отношения между правительствами сразу же перерастали в недоверие и враждебность на уровне улиц? Я не могу сосчитать, сколько раз я оказывался в таком затруднительном положении. Вы разговариваете с американцем, все нормально, он приветлив и улыбчив. Но как только вы вскользь упоминаете, что вы советский человек, лицо американца меняется, и он исчезает, растворяется в воздухе, оставляя вас с открытым ртом смотреть в окружающую пустоту. Поверьте, это не мое представление о веселье. Иногда я чувствовал себя изгоем.