Я покопался в памяти и вспомнил один из уроков, полученных в Академии разведки. В жизни любого разведчика наступает момент, когда он должен переступить черту, отличающую его от чистого журналиста или дипломата, учил старый мастер вербовки. Полагаться можно только на интуицию, чтобы понять, наступил ли подходящий момент. Вы сами должны решить, доверяете ли вы своему собеседнику или нет. Никакая проверка биографии не поможет.

Сейчас интуиция подсказывала мне, что нужно рискнуть.

"Один бывший корреспондент "Вашингтон Пост" в Москве писал, что, готовясь к встречам с советскими собеседниками, он всегда проверял, следят за ним или нет", — ответил я. "Неужели Вы думаете, что советские журналисты в США ведут себя по-другому? Конечно, я тоже провожу такие проверки. Иначе у меня не было бы источников информации, что для журналиста было бы совершенно катастрофично. Так что не волнуйтесь, сегодня я чист как стеклышко".

Судя по реакции Филлис, мой ответ ее полностью удовлетворил. Она начала расспрашивать меня о пресс-конференции Юрченко. Наш разговор превратился в своеобразный допрос, причем Филлис выступала в роли дознавателя. Ее вопросы сыпались на меня — точные, меткие, жгучие. Но это не были типичные вопросы западного журналиста. Судя по их направленности, она была на рыбалке, искала возможность нанести очередной удар по администрации Рейгана. Придя к такому выводу, я бросил свою первоначальную осторожность на ветер и стал играть с ней как можно лучше.

"Похоже, у меня достаточно материала, чтобы написать хорошую статью о Юрченко", — сказала Филлис, наконец, удовлетворив свое любопытство. "Вам здесь нравится?"

"Смотря что", — уклончиво ответил я.

"Я ненавижу эту администрацию", — продолжала она, твердо глядя мне в глаза. "Они считают, что у них есть право делать все, что им заблагорассудится".

"И как же вы им противостоите?" — невинно спросил я. невинно спросила я.

"Нужна сила и решительность. Это единственное, что они уважают".

Мое внутреннее "я" присвистнуло от удивления. В Америке я никогда не слышал подобных высказываний. Во мне проснулся азартный игрок и начал будоражить кровь.

"Есть ли политик, который вызывает у вас уважение?" — спросил я. спросил я.

"Конечно, есть", — ответила она с некоторым удивлением. "Его зовут Каддафи".

"Прошу прощения?"

"Вы меня правильно поняли", — улыбнулась Филлис. "Ливийский лидер полковник Каддафи".

Если бы в этот момент в наш столик ударила молния, я не мог бы быть более ошеломлен. Остынь, не забивай себе голову, — предостерегало меня мое внутреннее "я".

Никогда еще морепродукты не казались мне такими вкусными, как в тот вечер. Беседа текла быстро и яростно, как горный ручей. Филлис вывалила на меня такую лавину информации, что я с трудом ее переваривал. Я понял, что на следующий день мне придется составлять как минимум две — нет, может быть, даже три телеграммы в Москву. Филлис оказалась ярой антисемиткой, а также врагом американских консерваторов. Ее кредо, похоже, сводилось к очень простой формуле: все, что плохо для США и Израиля, должно быть хорошо. Согласно доктрине советских спецслужб, подобные убеждения являются серьезным основанием для вербовки на идеологической основе. Если, конечно, она не разыгрывала меня как лоха.

Плавное течение моих мыслей было прервано неожиданным предложением Филлис:

"Не могли бы вы проводить меня до дома? Выпьем по чашечке кофе, поговорим еще…"

"Как вы думаете, ваш муж одобрит это?" спросил я, запоздало сообразив, как глупо это прозвучало.

"Не волнуйтесь", — уверенно сказала она. "Он будет рад познакомиться с вами поближе".