Я отдаю управление самолетом командиру, достаю резиновые мешки с путевым довольствием. Вот курица, мясо, ветчина, апельсины, яблоки, шоколад. Ведь мы за 40 часов полета только раз ели, да и то часов 30 тому назад.
Выбираю розовое яблоко. Оно промерзло, но очень сочное. Даю товарищам по яблоку и сам начинаю уплетать. Апельсины совершенно промерзли и только на трубе обогрева кабины кое-как оттаяли. Командир отказался от этого блюда. Штурман не побрезговал и апельсином и курочкой. Но я поработал за всех — все, что оставалось, прикончил на месте…
В 16 часов 15 минут под нами проплыл мыс Пирс-Пойнт, о котором мы еще в Москве столько говорили.
Итак, основное задание экипаж уже выполнил — под нами Канада, и мы имеем право теперь сесть на первый попавшийся аэродром.
Я незаметно подлезаю к Чкалову сзади и слышу, что командир поет свою любимую: «Распрягайте, хлопцы, коней…» Значит, и он думает о том же самом, и я потихоньку возвращаюсь на место штурмана.
Подсчитываю итоги полета. Пройдено 6 200 километров пути. А сколько километров съедено прожорливыми ветрами Арктики? А сколько затрачено лишнего горючего на тяжелые подъемы в облаках, на обходы циклонов? Сделано примерно тысячи полторы лишних километров, то есть около 25 процентов общего пути. Но кто нас осудит, если поймет, что мы были исследователями этого трудного пути, что этот путь пройден впервые, и пройден неплохо. Теперь на основе нашего полета могут по этому пути летать самолеты с большей скоростью и с более рациональным расходованием энергии и горючего.
16 часов 37 минут. Отличный антициклон. Облаков почти нет. Горючего в баках самолета много. Как тут можно изменить первоначальное желание— достичь территории США? Конечно, нужно лететь в Соединенные Штаты.
В 18 часов показалось Медвежье озеро. Отмечаю на карте исключительную точность соблюдения намеченного пути. Затем составляю итоговое донесение для передачи через канадские радиостанции в Советский Союз. Начинаю работать с передатчиком и констатирую слабую отдачу в антенне. Все остальное на радиостанции работает хорошо, и я решаюсь передать подготовленный текст.
«Всем от РТ № 35. Сталину, Ворошилову, Рухимовичу, М. Кагановичу, штабу перелета.
Я понимаю, как вы беспокоитесь. Но поймите и нас, что полет происходит хотя и четко, но не так просто. Трудных часов полета было немало. Теперь я свободен от слепого полета, так как в начале Канады ясно и тихо, и передаю вам от экипажа наилучшие пожелания в ваших делах. Благодарим за все и просим не беспокоиться. Трудное побороли и рады, что в основном уже решили задание своего правительства и своего народа. Привет! Байдуков».
Мне скоро менять Чкалова, и следовало бы малость отдохнуть, но будить Александра Васильевича жалко— он очень много затратил сил на участке от Кольского полуострова до островов Канадской Арктики. Пусть поспит еще на новом, облюбованном им месте— прямо на днище фюзеляжа. Ноги штурмана протянуты куда-то под заднее кресло второго управления самолетом.
Пробираюсь к Валерию. Многочисленные приборы пилотской доски указывают, что сердце АНТ-25 — мотор — имеет нормальный пульс.
Обороты двигателя сбавлены до 1480, и это кажется слишком неестественным, прямо диким: почти нет шума и нет того задорного звона, который стоял непрерывно в течение предыдущих 42 часов полета.
В кабине спокойно можно разговаривать на расстоянии до 2–3 метров. И, пользуясь новым удобством и хорошей погодой, мы с Валерием болтаем без умолку.
— Кажется, что мы в тренировочном полете проверяем работу мотора и приборов, — улыбаясь, говорит Чкалов.
— Конечно, в тренировочном. Если собираешься лететь через Южный полюс, то этот считай за учебный полет…
— Для юга, Егор, нужна другая машина! Понял? С герметической кабиной! Такую нужно заказать.
— На это, Валериан, уйдет года два-три.
— А мы, Егор, пока что на этой старушке вокруг шарика крутанем…
— С посадками?