В одном извозчик прав: мне не следует выходить на улицу. В таком виде, в этом платье, которое путается у меня под ногами, я никуда не убегу. Я не просто добыча, но еще и источник денег, которых у меня пусть и нет, но это мне не поможет.

Время текло непонятно. Не было часов, и то мне казалось, что я сижу бесконечно долго, то что извозчик только что ушел. Зачем он спас меня, что ему было нужно? По доброте душевной или у него была другая причина? Ведь ту же брошь он мог забрать, а меня бросить.

Проехала телега со скрипучим колесом. Я снова подобралась к окну, следя за тенями. Крестьяне вычищали город где-то на другом его конце, и ни единого огонька так и не мелькнуло за плотно закрытыми ставнями вторых этажей домов напротив. Эта улица уже разорена и сюда не вернутся?

Я осматривалась. Полати, стол, свечка, интересно, что нет ничего, говорящего о религии, или я просто не вижу, не замечаю. Я протянула руку к давно потухшей свече, хотя понятия не имела, как зажечь ее и стоит ли, и в этот момент грохнула дверь, заржала испуганно лошадь и раздались уверенные голоса.

— Это конюшня Хромого Жака. Осторожней тут, Жак тот еще жучара. Где он сам?

Громыхание сапог заставило меня замереть. Кто-то остановился напротив двери комнатки, где была я.

— Эй, Марсель, помоги-ка мне выкатить эту телегу!

— Может, возьмем лошадей?

— Хорошо бы, но они у него блажные. Не справимся. Рико, посмотри-ка, где Жак? Спит, небось, старый пьяница!

Голоса были грубые, взвинченные. Мне показалось — матросские, как и шаги. Опыт бывшего сотрудника порта меня не обманывал — даже на слух я могла отличить характерную походку вразвалочку и монотонные громкие голоса, привыкшие перекрикивать ветер и волны. Дело принимало скверный оборот… Город грабили все, кто мог себе это позволить, и мой хмурый хозяин счастливо избежал расправы, потому что ушел.

Я подбежала к окну, и сердце мое замирало оттого, что я ждала услышать стук в дверь. На мое счастье, туфли были бесшумные, а скрип половиц скрали ругань и ржание лошадей. Как поднимается это окно? Оно должно открываться! Я судорожно ощупывала деревянную раму, стараясь не думать, что кто-то может прохаживаться снаружи, и не сразу поняла, что проклятое дерево наконец поддалось.

Я рванула раму наверх, впустила в комнату прохладный воздух и смрад средневековья. На секунду голоса за дверью затихали, и тогда я различала и шум моря, и щебет ночных птиц. Я еще молодая и ловкая, подумала я, я легко взберусь на подоконник и выскочу из ловушки, и я действительно подтянулась, зацепилась платьем за что-то, дернулась, затрещала ткань, но я уже перекинула ногу, а в следующую секунду повисла на руках.

Окно оказалось низким, я осела на загаженную брусчатку, тяжело дыша, поднялась и метнулась в разоренную пекарню. Или что это было — с вывеской с кораблем, но это значения не имело. Здесь уже успели поживиться и с большой вероятностью в ближайшее время сюда не пойдут.

Погони за мной не было. Я пробежала магазинчик, чуть не полетела на пол, поскользнувшись на рассыпанном зерне, и быстро взбежала по лестнице.

На втором этаже, в бывшей спальне, я приблизилась к окну и выглянула, прикрываясь порванной занавеской. Кто-то торчал в окне комнаты, из которой я благополучно сбежала, и оглядывал улицу.

Мне конец, если я не уберусь отсюда или не найду хоть какой-то выход. Хозяева лавок, складов, богатых домов покинули город, а я осталась по неведомой мне причине, может быть, в той телеге была вся моя семья? Хозяйскую спальню основательно потрепали: стащена перина, простыни нет — в нее, возможно, собрали украденное. В шкафу болталось только драное грубое платье.

Я кралась вдоль стен, чтобы меня не заметили с улицы. Платье мне ни к чему, надо искать другую одежду. Булочник, а скорее всего, лабазник, был мужчина. Даже если он в шесть раз шире меня — штаны и куртка лучше, чем бестолковая женская тряпка. Я толкнула дверь в соседнюю комнатку и не поверила удаче.

Не детская, потому что игрушек нет, но кровать узкая, и сапоги, стоявшие у порога, подсказали, что здесь жил подросток. Сапоги почему-то никто не взял… и вообще эту комнату особо не тронули. Что в спальне побывали не мародеры, а сами хозяева унесли самое ценное, я догадалась не сразу, только когда на коленях, все еще опасаясь быть замеченной с улицы, доползла до старого сундука.

Обитатель этой комнатки, наверное, давно вырос и покинул ее, и мать с отцом — или кто они ему были — не подумали спасать то, что он носил, когда был моложе. От пыли и вони ядреных трав у меня зачесался нос настолько невыносимо, что я скорчилась и до крови прикусила губу, чтобы не зачихать. И, несмотря на это, я выдернула из сундука все, что подвернулось мне под руку, и раскидала перед собой.

Когда желание чихать сменилось на отвратные сопли, и я даже не могла от них избавиться, кроме как утереть подолом платья, я оценила свою добычу. Мало чем я отличалась от тех, кто сейчас грабил город, хмыкнула я. Но у меня были на выбор двое штанов — смешных, пусть мне было не до смеха, рубашка, жилет и куртка. И если все остальное я могла еще как-то примерить, то куртка была пошита на мальчика лет десяти.