Обескураженная таким действием, я пропустила момент, когда изменился Мишин взгляд. Он отпустил мою руку, а в следующий момент зарылся своей пятерней в мои волосы. Машинально закрыла глаза, когда он притянул меня к себе и едва заметно коснулся моих губ. Целует неторопливо, словно пробует на вкус. Я же, кажется, напрочь забываю все, что было минуту назад. Это все становится таким неважным.
На какую-то долю секунды он отстраняется и уже через мгновение я оказываюсь лежащей на ковре. Инстинктивно обхватываю руками Мишин затылок, когда его язык проникает в мой рот. Боясь, что это сон, я опускаю руки на его плечи и сжимаю его мышцы, убеждая себя, что все это по-настоящему. Это не сон. Зарываюсь в его волосы и, кажется, еще больше притягиваю его к себе.
Как в замедленной съемке наблюдаю, как Миша отрывается от моих губ. Дышит тяжело, уставившись на меня. Ощущение, что сейчас скажет что-нибудь обидное и вернет меня в реальность. Но вместо этого он едва заметно улыбается и обводит большим пальцем мои губы. Снова закрываю глаза, когда ощущаю, как его пальцы приподнимают край футболки. Он тянет ее выше, а в следующий момент я чувствую его губы на своем животе. Ощущения приятные, но мне становится не по себе, когда я осознаю, что Миша все выше задирает футболку. На мне нет бюстгальтера. Разве я готова к такому? Хочу этого? Хочу с ним. Но не сейчас. Нет, не готова.
Открываю глаза и перехватываю его руку. Не могу считать Мишиных эмоций, но вряд ли ему понравится мой отказ. Как это сделать, чтобы его не обидеть? Что сказать? Но произнести вслух я ничего не успела, равно как и сам Медведев. В следующий момент в сантиметре от нас падает недавно украшенная елка.
Никогда не думала, что будут так этому радоваться. Я начинаю смеяться как дурочка, понимая, что запрыгнувшая на елку кошка – блюститель моей девственности.
Глава 28
Продолжаю ухохатываться, смотря на хмурого, я бы сказала, даже злого Мишу. Матюгнувшись едва слышно, он приподнялся с пола и устремил свой взгляд на ничего не понимающую Соню. Не принимает он никаких капель и все у него, судя по брюкам, в порядке с восстанием нужных частей тела.
– Не переживай, ничего же не разбилось. Не трогай кошечку, – вполне серьезно произношу я, опасаясь за четвероногую. – Иначе я каждую ночь буду тебе сниться в кошмарных снах. Клянусь твоей бородой.
Из-за чего именно Медведев трет свои виски, зажмурив глаза, точно я не знаю. Но вариантов всего два: жалеет, что нам помешали или жалеет, что он это начал. Однако, как ни крути, Миша этого хотел. Сам. И да, меня это не может не радовать. Значит вопрос с безразличием отпадает сам собой.
Демонстративно тяну руку к Мишиной шее и пытаюсь стереть собственную кровь. Вот только она засохла. Желая как-то его растормошить, я брякаю первое, что приходит на ум:
– Можно я своей слюнкой тебе сотру мою сладкую кровушку? – очередной загруз и продолжающееся молчание. – Я тут подумала, вместе к врачу пойдем. Я к ЛОРу уши проверять, а тебя отправим к неврологу и логопеду проверять расстройство речи.
Медведев снова никак не реагирует на мое подтрунивание. Сжав руки в кулак, переводит взгляд на елку.
– Миш? Ну, может быть, ты хоть что-нибудь скажешь?
Сказал, как отрезал. Всего одно слово, но такое, от которого моя улыбка моментально исчезла. Я такое не то, что не употребляю в своем лексиконе. Я такое на дух не переношу. Отвратительно.
– А нельзя было как-то по-другому сказать?
– Например?
– Ну хотя бы… песец.
– Где ты тут песца видишь? Тут самый настоящий…, – закрываю ладонями уши, когда Миша вновь повторяет это слово.
Что-то снова бурчит себе под нос и наконец поднимает елку. На меня не смотрит, а потом и вовсе уходит. Только бы не ляпнуть вслух очередной раз про труса и слабака. К счастью, Медведев не ушел в свою спальню как истеричная девочка, он вернулся с пластырем. У меня точно какое-то психическое нарушение. То треснуть его хочу, то обнять со всей силы. Заботливый гад. Жаль, что молчаливый.
– Спасибо, – тихо произношу я, как только Миша закончил клеить мне пластырь.