– Я не знаю, – признает он.

Наблюдатели начинают что-то вводить в свои пульты – должно быть, выставляют ему оценку социальной сознательности.

– Потому что все записи, сделанные с мозга детей, классифицируются как высшая категория детской порнографии, – объясняет второй по рангу судья. – Дегора Липаш, вы нарушили сексуальную неприкосновенность ребенка. Вы заглянули к ребенку внутрь. Вы могли ощущать себя в его теле, в том числе вы ощущали, как ребенок прикасается к самому себе и к другим детям. Через эти записи вы вступили в аморальную интимную близость со множеством детей, и хотя дети ничего об этом не узнают, вы фактически изнасиловали их – через доступные вам записи.

Липаш чувствует слабость и тяжело дышит. По лицу все обильнее течет пот, но руки прикованы, и он не может утереться.

– Младший судья, огласите результаты следственной описи, – призывает старший судья.

– «В тайниках Дегоры Липаша обнаружено четырнадцать блоков, содержащих более пятидесяти записей разной длины», – читает младший судья. – «Все записи сделаны с мозга детей или подростков. Из них четыре записи содержат элементы детской и подростковой мастурбации – описания этих сцен я опущу из уважения к суду; несколько записей содержат воспоминания об обнаженном детском теле – такие, к примеру, как омовение девятилетнего мальчика, причем в упомянутой сцене у мальчика наблюдается эрекция; несколько записей содержат заигрывания между детьми и детьми, детьми и взрослыми – заигрывания эти такого рода, что позволяют допустить сексуальную интерпретацию: к примеру, поцелуи между сестрами, между матерью и ее сыном».

– Дегора Липаш, признаете ли вы, что получали извращенное эротическое удовольствие от воспроизведения данных сцен? – спрашивает третий судья.

– Нет, – ощущая испуганную прерывистость собственного дыхания, отвечает Липаш.

Мгновение спустя до него доходит, что их машина наверняка уже определила его ложь. Конечно, он ощущал. У него была запись, сделанная с мозга мальчика одиннадцати лет. Тот лишь обнаружил свою сексуальность, как и сам Липаш когда-то давным-давно обнаружил свою. Ощущение тела, возбуждающегося от одного лишь прикосновения. Оргазм, такой быстрый, такой сильный, какого не бывает у взрослых.

– Не всегда, – поправляется Липаш. – Не всегда. Я настаиваю на том, что эротическое удовольствие не было главным для меня, когда я смотрел эти записи.

Он ощущает бессилие и отчаяние. Это конец.

– И какое же удовольствие было для вас главным? – спрашивает старший судья. – Откройте нам свой маленький секрет.

Липаш слышит издевку в голосе судьи. Они хотят вывернуть его наизнанку. Они хотят заглянуть в него, но не так, как это делал он, когда заглядывал в детей. Они хотят, чтобы у них на глазах его жалкая усталая душонка позорно обдристалась собственными кровавыми кишками. И они это получат.

– Я хотел вернуться…

Липаш начинает плакать. Его заполняет отчаяние. Судья терпеливо ждет, когда подсудимый договорит.

– …вернуться к жизни, – заканчивает Липаш.

Дорожки слез на толстых щеках. Ощущение неконтролируемого подергивания в мышцах лица.

– Подсудимый, вы способны самостоятельно выйти из истерического состояния?

– Я? – переспрашивает Липаш. – Я… Да.

Он глотает слезы и силится сделать спокойную мину.