Утром, одновременно с новым ударом по фронту оборонительной позиции силами гвардии и второй дивизии, пехота двенадцатой дивизии форсировала Эйхе. Надо сказать, что переправлялись японцы при полном молчании русских батарей, что очень удивило их командование. Но с русских позиций не сделали ни одного выстрела. Оборону на этом направлении, по данным японской разведки, держали всего два батальона сибирских стрелков без артиллерии. Поэтому командовавший дивизией Иноуэ Хикару посчитал, что русские отходят или хотят дождаться начала атаки и произвести залп в упор. Если русские не ушли, решил он, надо смять их оборону одним мощным ударом, а затем выйти быстрым маршем в район Лауфангоу, прямо в тыл левому флангу русских. Японская артиллерия провела сильную артподготовку при полном молчании русской. Затем все четыре японских полка пошли в атаку, построившись в колонны, прикрытые густыми цепями стрелков. Вот тут и началось самое интересное. Оборонявшиеся стрелки сначала встретили их залповым огнем и шрапнелью. Причем русские, как оказалось, имели здесь явно больше двух батальонов, а орудий — как минимум две батареи. А как только японская пехота и артиллерия втянулись в перестрелку с фронта, с тыла ударили казаки и стрелки отряда Лечицкого. Японцы отступили к Хусану, причем некоторые роты окончательно смешались и поддались панике. А самых легконогих бегунов перехватили даже на переправе через Ялу.
Порядок восстановили быстро, но больше атаковать ни в этот день, ни в следующий, японцы не решились. Вялая артиллерийская перестрелка тоже закончилась к вечеру следующего дня, так как и русские, и японцы оказались сильно озабочены непредвиденным расходом боеприпасов. Особенно много расстреляли трехдюймовые скорострелки образца девятисотого года, на батареях которых практически закончился возимый запас патронов[10]. Немногим лучше обстояло дело с пулеметами, потратившими в среднем по три с половиной тысячи патронов на ствол. Плохи были дела и у японцев, имевших небольшие возимые запасы, а к тому же понесших большие потери в пехоте. Тем более, что доставка грузов и подход подкреплений неожиданно осложнилась непогодой — налетевшим проливным дождем с ураганным ветром. Войска, выставив дозоры, укрылись в поселках, потеснив местных жителей, и пережидали непогоду, длившуюся целых два дня. Даже после улучшения никто не спешил вновь активно воевать, ограничиваясь перестрелкой передовых дозоров и иногда канонадой отдельных батарей. Казалось и русские, и японцы, все — от командующих армиями до последнего солдата, ждут знака судьбы…
Южно-Китайское море, сентябрь 1902 г.
— Остров есть Крит посреди винноцветного моря, прекрасный…, - рассматривая выделяющиеся на фоне морского простора темным пятном берега Формозы (Тайваня), процитировал мичман Блок отрывок «Одиссеи» Гомера.
— Что, Николай, вспомнили Средиземное море? Или по гимназии соскучились? — пошутил стоящий рядом мичман-инженер-механик Аркадий Абрамов.
— Скорее по дому соскучился, — серьезно ответил Николай. И, повернувшись к собеседнику, добавил с иронией. — Смотрю, как государь новые звания для «машинных духов» ввел, вы и духом воспряли? Не боитесь теперь золотых погон?
— Николаша, а вы не слишком близко приняли к сердцу мою шутку? — удивленно ответил Аркадий. — Если так, то извините-с. Ибо груб, неотесан и рядом с самодвижущимися минами одичал-с.
— И ты извини, Аркаша, за неудачную шутку, — улыбнулся Блок. — На душе нехорошо. Идем в пролив рядом с японскими берегами, в открытую, словно у них здесь и миноносцев не может быть. А ведь мы даже не все транспорты отпустили…
Оба они дружно перевели взгляды на море.
Впереди густо дымили броненосцы. Эскадра шла по Южно-Китайскому морю уверенно, словно в родных балтийских водах неподалеку от Кронштадта. В начале колонны, пред «Ростилавом», следовали «Сисой Великий» и «Двенадцать апостолов». Невидимые сейчас собеседникам из-за надстроек, в кильватер ему шли два «императора» — «Николай I» и «Александр II», и «Наварин». У линии горизонта, на пределе видимости, трудно различимые даже в бинокль, широким клином развернулись четыре быстроходных дозорных крейсера. Пароходы, остальные крейсера и истребители, идущие с другого борта, закрывали надстройки.
— Я, как ты уже заметил, всего лишь «машинный дух» и стратегиям вашим не обучался, — улыбнулся ответно Абрамов, — но, полагаю, что японцам выгоднее ловить нас не здесь, а там, где мы окажемся в любом случае — у входа в Печилийский залив.
— Может, ты и прав, Аркадий, — Блок опять посмотрел в сторону удаляющегося острова. — Вот только чувствам не прикажешь. Не нравится мне этот маршрут и все. О чем только «Гроза белоглазая»[11] думает! Лучше бы Лусонским проливом шли…
— Путь длиннее, угля израсходовали бы больше, машины износили сильнее, — возразил Абрамов.
— Ну да, тебе, механической душе, лишь бы машину не напрягать, — пошутил Николай. Глянув на солнце и достав после этого часы, он заметил: — Пора бы к вину свистать и на зав…, - окончание фразы перебил веселый пересвист боцманской дудки.
— Пойдем, загрузим трюмы, господин мичман-инженер, — предложил Блок.
— Пойдем, господин просто мичман, — отшутился Абрамов.
— Ничего, скоро получу лейтенанта, вот тогда посмотрю на твои шутки, — ответил Николай.
Тем временем на баке появилась ендова с водкой, к которой немедленно выстроилась очередь свободных от вахты матросов. Неторопливо проследовал к ней старший баталер, доставая списки и готовясь к выдаче «винной порции».
В кают-компании в это время собирались офицеры. Принятое в мирное время негласное правило не разговаривать о службе в кают-компании давно уже было столь же негласно отменено. И потому сейчас разговор среди присутствующих касался не только легких и, как правило шутливых тем, наподобие воспоминаний об изумленных лицах португальских чиновников в Гоа. Или приключениях лейтенанта Ленина, в пьяном виде едва не уехавшего за границы португальской колонии, в Британскую Индию. А также, например, обалдения англичан, не ожидавших стол наглого появления русской эскадры у индийских берегов и потому срочно приславших для наблюдения за ней аж полдюжины крейсеров.
Но сейчас большинство разговор касалось животрепещущей темы — нового Указа о введении дополнительных званий капитан-лейтенант и капитан-командор, а также общефлотских званий, для всего состава Корпусов инженер-механиков флота и штурманов флота. Если дополнительные звания для строевых офицеров все приняли безоговорочно, то в отношении второго нововведения были и сомневающиеся, и недовольные. К завершению спора с одним из таких консерваторов и подоспели мичманы.