— Веселятся, гады… — Мне вдруг вспомнилась улыбка летчика, с которой тот расстреливал женщин и детей, и руки непроизвольно сжали винтовку.

С трудом подавив в себе желание выстрелить по ненавистным фигуркам в мундирах непривычной расцветки, я до крови закусил губу.

— Чего это они? — удивленно прошептал Барский. Он тоже не мог понять причину веселья.

— Да хер их, уродов, знает! — злобно прошептал я. — Что делать-то будем, Михаил? Явно ведь, что связи с начальством теперь не будет. И помощи мы не дождемся, раз уж эти твари здесь.

— Может, это десантники? Я слышал, что гитлеровцы часто десант на парашютах и планерах высаживают, — предположил Барский. — Вот сейчас наши подоспеют и перебьют их!

— Ага, десант… — хмыкнул я. — Броневик с мотоциклом им тоже на парашютах сбросили? Похоже, что где-то прорыв, а эта группа — разведка или головной дозор. И уж больно беспечно они себя ведут… Или тупые, что сомнительно, или знают, что оказывать сопротивление здесь некому. В любом случае — надо срочно бежать к поезду и предупредить наших. Хотя… толку будет мало! У нас тяжелых больше сотни, а вывозить не на чем. Вот ведь жопа…

Я не стал договаривать, что в случае верности моей оценки ситуации все уцелевшие после бомбардировки обречены. Если даже сразу не убьют — концлагерь не самое приятное место на земле. Задумавшись над вероятными вариантами выхода из неприятной коллизии, я не сразу заметил, что фашисты прекратили фотографироваться и, подойдя к броневику, что-то обсуждают. Похоже, что получили радиограмму — из башни торчала голова в пилотке с надетыми поверх наушниками. Этот тип, похоже командир, приказал своим грузиться. Трое залезли в машину, а двое отошли на несколько шагов.

Негромко стрекоча движком, броневичок укатил в сторону от железки, оставив на прощание небольшое сизое облачко выхлопа. Двое оставшихся солдат постояли пару минут, глядя вслед уехавшим товарищам, затем закурили и, тихо переговариваясь, пошли в сторону домика.

Блин, а ведь это шанс! Я огляделся по сторонам и, наметив две запасные позиции, прошипел Барскому:

— Я сейчас буду стрелять. Что бы ни случилось — ты должен лежать на месте. Иначе, если тебя немцы не убьют, я потом рожу разобью! Понял?

Миша угрюмо кивнул. Хорошо, что не стал препираться, не до того сейчас.

Целюсь в голову дальнему. Хотя это практически не имеет значения — второй ближе ко мне на пару шагов. Выстрел! Вот это удар — пробитая каска отлетает на три метра! Фашист оказался опытным — увидев смерть напарника, мгновенно, не потеряв ни одной секунды, бросился к ближайшему укрытию — домику обходчика. Молодец, на это я и рассчитывал! Впрочем, на случай если бы он растерялся, у меня имелся запасной план. Но раз уж все пошло, как намечено… Быстро меняю позицию — бегом, только слегка пригнувшись. С этой точки мне видна только часть фигуры противника, спрятавшегося за углом. Обозначаю свое присутствие (надо держать врага в напряжении) — стреляю в расплывающийся силуэт и, не дожидаясь результата, снова сломя голову бегу на третью позицию. Немец, выставив из-за угла ствол карабина, бабахнул куда-то в сторону залегшего Барского. То есть — по тому месту, откуда был произведен первый выстрел. Только бы Миша не запаниковал!

Уф! Добежал! Отсюда фасадная стена дома просматривалась как на ладони. И стоящий у крыльца немец представлял собой большую ростовую мишень. С такой дистанции я мог бить в любое место на теле, на выбор. А языки нам нужны? Нужны!

Выстрел! Фашист роняет карабин и, схватившись за плечо, сползает на землю, оставив на белой стене красную кляксу. Готов красавчик! Выскакиваю из-за дерева и мчусь к избе, контролируя каждое движение цели. Но солдат явно не готов геройствовать — сидит, зажимая рукой рану.

Добежав, ногой отбрасываю в сторону немецкий карабин. Его владелец поднимает на меня глаза. Сказать, что он удивлен, — ничего не сказать. Вылупил шары, словно приведение увидел! Ну да, я ведь выгляжу шестнадцатилетним пацаном. Я, в свою очередь, тоже внимательно разглядываю солдата — это мой первый увиденный вблизи враг. На вид — обычный человек, молодой парень лет двадцати. Черты лица правильные, глаза серые, слегка небрит — щетина светлая…

А хорошо этому арийцу сраному прилетело — морда бледная, как у покойника. Болевой шок. Как бы он раньше времени кони не двинул. Шприц-тюбиков с промедолом сейчас в аптечки не кладут, придется народным методом… Снимаю с пояса флягу и, резко сунув горлышко в кривящийся рот фашиста, вливаю в него граммов сто. Конечно, жаль переводить водку на эту тварь, но мне ведь и поговорить с ним надо. Ну, вроде отпустило — щечки порозовели…

— Мишка! — я распрямляюсь и машу рукой. — Дуй сюда!

Барский выносится из рощи, как спринтер на стометровке.

— Как ты их! Молодец! — на бегу восторженно орет мой товарищ.

— Давай-ка, бери винтарь, — я сую Мишке трехлинейку и горсть патронов. — И вставай на шухере!