— И ты хочешь сказать, что уже целую неделю в нашем дачном поселке поселились полдесятка узбеков и никто на это не реагирует? Можно подумать, что мы в каменном веке живем и мобильные телефоны не существуют в природе? Ты не мог мне раньше позвонить? Я бы еще тогда приехал!

— Понимаешь, Игорек… Ну не казались они опасными! — с отчаянием в голосе крикнул старик. — Обычные гастарбайтеры! Забитые, всего боящиеся! И потом… Такие бригады живут на участках каждый год — делают дачникам мелкий ремонт или еще что… землю на огородах копают. Берут недорого, работают хоть и не очень качественно, но на безрыбье…

— Ага, забитые… — горько усмехнулся я. Мне ли не знать — я работал инженером на стройке и каждый день сталкивался с уроженцами Таджикистана и Узбекистана. — А забили, в результате, тебя! Ты, кстати, ментов… тьфу! То есть полицейских вызвал?

— Как сказать… — снова вздохнул дед. — Позвонить — позвонил! Они сказали, что как только экипаж ППС освободится — они подъедут… Вот… До сих пор едут — третий день пошел!

— Погоди-ка! Я понимаю, что здесь область, а не Москва, но как-то странно они реагируют… Ты что им сказал?

— Что пришли узбеки и ограбили меня, — недоуменно пояснил дед. — Что я еще мог им сказать?

— И про сумму сказал?

— Конечно! Они так прямо и спросили: сколько денег было украдено. Я сказал: семь тысяч рублей. И про награды сказал, но они на это, по-моему, вообще внимания не обратили.

Собственно, большая часть дедова «иконостаса» — юбилейные медали. Настоящих наград было всего две: орден Отечественной войны второй степени и медаль «За взятие Берлина». Игорю Петровичу, сыну командира Красной Армии, было в 1941 году шестнадцать лет. И следующие два года он провел на оккупированной врагом территории, попав в июне под бомбежку вместе с эшелоном, на котором вывозили из прифронтовой полосы детей комсостава. Некоторое время считался бойцом партизанского отряда, но особых подвигов совершить не успел — зимой того же сорок первого заработал тяжелую форму дистрофии и обморозил ноги. Отряд скрывался от свирепствующих карателей в глухом лесу. Продовольствие кончилось через две недели, а посланные на его добычу группы не вернулись. Питались корой деревьев… С тех пор у деда проблемы с сердцем. Однако из отряда его не выгнали — Игорь Петрович великолепно владел немецким языком. По той же причине его, невзирая на выявленную сердечную патологию и белый билет, взяли добровольцем на военную службу после освобождения оккупированной территории. Впрочем, не подай он заявление на имя Михал Иваныча Калинина, всесоюзного старосты… Восьмое по счету заявление — предыдущие канули в недрах военкомата. Оставшееся до Победы время дед трудился переводчиком при штабе танкового корпуса. В штыковые не ходил, но орден, в статуте которого написано: «…награждаются военнослужащие, которые своими действиями способствовали успеху боевых операций наших войск», заслужил честно.

— Теперь понятно… — понимающе кивнул я. — Сумма незначительная, твои награды для них — вообще пустой звук, подозреваемые — гастарбайтеры, которых хер найдешь… Вот они и решили «глухаря» на себя не вешать… Типа: отлежится дедушка и забудет про эту ерунду. Или ты про избиение ничего не сказал?

— Да, про то, что меня избили, не упомянул, — пожал плечами старик. — Не счел нужным…

— Тогда — тем более ты ментам неинтересен! Ладно, сами разберемся! Как ты хотел мне их показать?

— Они так и живут на участке Шлявера!

— Что?! Постой… Так уже три дня прошло, а они…

— Четыре! — поправил дед. — Сосед их буквально сегодня утром видел.

— Блядь! Это или невиданная наглость, или запредельная глупость! — я решительно вскочил со стула. — Пошли, покажешь!

— Игорек! Но их там пятеро!

— Тогда ты подождешь за забором! — решительно отрезал я. — Просто покажешь участок и больше не будешь вмешиваться! Ну, двинулись!

Игорь Петрович, не пытаясь больше спорить, с трудом поднялся и, опираясь на палку, заковылял к двери. Раньше он обходился без трости, но после избиения…

— Твари! Вы мне заплатите! — скрипнув зубами от вновь накатившей волны ярости, пробормотал я.