Никанорыча одели матросом - ему так привычнее. В бушлат и юфтевые сапоги. В открытом вороте - тельняшка. На боку маузер в деревянной кобуре. А с ленточкой на бескозырке выпендились пополной надписью ««АВРОРА»». Этот крейсер уже вся страна знала. Так что ленточка сама по себе за мандат проходила.

Я остался в том же прикиде, что и в Гатчину катался. Только в кобуре на поясе ««саваж»». Всё равно я из него стрелять не собирался.

В нужный поезд мы зашли в Пскове, показав начальнику поезда мандат, ««подписанный»» самим Дзержинским. Тот только головой дёрнул, освобождая нам проход в синий вагон второго класса, где указал свободное купе. На мой палец у губ, понимающе закивал и даже через час самолично указал нам купе курьера в соседнем вагоне. Тот садился в поезд в Петрограде и всю дорогу из своего роскошного закутка никуда не выходил.

А вышли мы в Минске, нагруженные двумя хорошими кожаными чемоданами и еще одним саквояжем. Даже стрелять не пришлось. Хотя ожидание самой операции было долгим. Поезда в те времена ходили медленно. Убивали время игрой в ««гусара»» - преферансе на двоих.

Курьер занимал в соседнем желтом вагоне купе на одного. Это облегчало работу.

Надо же, даже без охраны ценности из страны вывозят. Точно воруют.

Багаж на всякий случай изъяли весь, мало чего там окажется, кроме запасного нижнего белья?

Курьером оказался щуплый человечек в коричневом костюме-тройке. Типичный питерский либеральный интеллигент в пенсне и козлиной бородке. На предъявленный мною мандат попробовал картаво качать права, что он личный помощник товарища Зиновьева и выполняет его важное поручение. Даже за браунинг хватался.

- Успокойтесь и примите пакет по линии ИНО ВЧК, сказал я, ставя саквояж на столик у окна. – Сами знаете, кому его надо будет передать в Берлине?

- Товарищу Радеку? – снял курьер пенсне и стал его протирать носовым платком.

Фу, вроде успокоился клиент.

- Вот и отлично, что вы сами всё знаете, - открыл я саквояж и вынул тазер. – Именно Радеку и больше никому.

Одного заряда хватило с лихвой. Я даже испугался, что клиент ласты склеил.

- Живой, – подтвердил мичман, проверив пульс на шее объекта. И стал торопливое обыскивать его тушку. Браунинг он тоже прихватил. Оказалась модель 1910 года. А вот запасными магазинами курьер не озаботился.

Тут и поезд стал замедляться перед Минским вокзалом, где мы сошли в числе первых пассажиров и растворились в вокзальной толпе. Наняли извозчика, который отвез нас в районы частного сектора к хасидской синагоге. А там, в ближайшем пустом переулке, мы и ушли в темпоральное окно домой, в ««Неандерталь»».

- Что это за херня? – выдал мичман многоэтажный флотский матерный загиб, когда мы в моём хозблоке трясли багаж курьера Коминтерна.

- Кому херня, а кому большие деньги, - ответил я, поднимая с пола 1000-фунтовый билет Банка Англии еще довоенного выпуска. Того, что до первой мировой, в которой Британия стала печатать не обеспеченные золотом ««военные деньги»».

- Эти бумажки и на деньги-то не похожи, - удивился Никанорыч.

Пришлось просветить флотского.

- Так это по большому счету и не деньги в нашем понимании, не кредитные билеты государственного казначейства, а банковские ноты частного банка в Британии, обязательство банка, или по простому - обезличенный вексель. А что выглядит так убого, так тогда все векселя так выглядели. Банк Англии национализировали только после первой мировой войны. Году так в 1920-м.