— За какую?
— За набор.
— Три тысячи знаков — десять рублей.
— Мало берешь. Вот здесь триста тыщ. И полное молчание. А то вернусь.
— Да не надо мне денег.
— За всякую работу нужно платить. Что знаешь про редакцию?
— То же, что и все.
— Где люди?
— Без вести пропали. Несчастные случаи. Желнин на операционном столе умер.
— Не на столе, а после. Инфекция в брюшной полости. Хочешь инфекцию в брюшную полость?
— Нет.
И здесь Желнин потерял контроль над собой. Он стал изнемогать от желания. Оно распирало его.
— Чтобы лучше меня помнила, становись.
— Что?
— Халат снимай.
— А… Нет проблем.
Желнин приспустил брюки и едва успел вторгнуться в плоть эту, желанную и зряшную, может быть, последнюю в его жизни, как все, что копилось в нем все эти безумные дни, эти рассудочные ночи, исторгнулось. Он закричал, тихо, но явственно.
Теперь он был уверен, что она не станет призывать к возмездию в ближайшее время, необходимое ему для бегства. Прощай, дом на Коломенской. Встретимся ли вновь?
Желнин прошел к главному входу, сбросил крюк, вышел. Вначале шел медленно, спокойно, потом свернул за угол, убедился, что нет никого, потом все же патрульный милицейский автомобиль показался. Не останется город без надзора. Спят в магазинчиках и ларьках рабы бандитские, спят сами бандиты, спят чиновники из мэрии, но храм власти охраняется. Не спит постовой в будке и наряд внутри помещения.
Желнин в подъезд нырнул, подождал, пока проедет авто, которое всех бережет. Вышел. Уездный городок невелик. Вот она, окраина. Вот опушка леса, а там, если через снег глубочайший, тающий уже, но прихваченный утренними скрепами льда, будет беседка. Территория любви. Летом туда очередь.