Зильберштейн вернулся от телефона с обескураженным видом. Он был уверен, что при слове «труп» с места сорвется целая стая расторопных детективов и с воем полицейских сирен помчится к нему. Вместо этого ему сказали:

— Ждите. Соединяем с Зеленогорском.

Он стал добросовестно ждать, но дождался только сигнала «занято». Со второго захода его соединили с местным отделением милиции, где долго не снимали трубку. Наконец, ему удалось изложить свое заявление дежурному, который раздраженным голосом сообщил, что сейчас все бригады заняты и его трупом — ему так и сказали: «вашим трупом» — займутся в семь утра.

Управление дальнейшим ходом событий Карина взяла в свои руки:

— Ну что же, все ясно. Мы остаемся здесь до завтра. Вы, — она повернулась к Зильберштейну, — будете ночевать у нас.

У адвоката вызвало чуть заметное, ему самому непонятное беспокойство то, что свою речь она завершила фразой, уже слышанной им сегодня:

— С соседями надо ладить.

Зильберштейн, помявшись, сказал:

— Я не знаю… может, это неважно… я не запер дом, и люк остался открытым. Мне бы не хотелось идти туда одному.

— Вы боитесь, что вашего постояльца украдут? Или, что он сам убежит? — засмеялся адвокат. — С первым вариантом я сталкивался, но о втором не слыхал ни разу.

— У меня и машина не заперта…

— Вот об угонах автомобилей я слышу постоянно. Могу сходить с вами.

Карина вызвалась пойти с ними — отчего не прогуляться перед ужином, и они, заперев машину, еще прошлись по своей улице, демонстративно остановившись и обмениваясь громкими репликами около бывшей академической дачи, которую упорно продолжали называть в разговоре домом Курбатова. Но хотя дом был освещен, никто не поддался на их наивную провокацию, и бдительный Гарри никак себя не проявил. Да, дело было исключительно в микробусе…

После ужина, чтобы скоротать время, включили телевизор. Шла программа новостей: показывали захват террористов в южном аэропорту, затем выступление американского президента. Александр Петрович смотрел вполглаза, рассеянно, помешивая в стакане чай, но внезапно заинтересовался репортажем о прибытии в Москву делегации немецких, голландских и бельгийских полицейских. Группа высокопоставленных чинов полиции — их оператор взял крупным планом — деловито направлялась от трапа самолета к поджидавшим их машинам, а позади скромно двигалась стайка людей неприметных, одетых в штатское. И вот в этой группе адвокат обнаружил своих старых знакомых — полковника Багрова и человека, которого он знал как господина Ленски. Оба были сотрудниками Интерпола, и Александр Петрович недоумевал, как и зачем они затесались в эту делегацию. Чего доброго, опять впрягут его, Самойлова, в какую-нибудь работу. Он почувствовал легкий, но неприятный холодок в спине, и в его памяти возник занудно-назидательный голос Ленского:

— Интерпол хорошо платит и взамен требует хорошей работы.

Первая часть этой сентенции не казалась адвокату бесспорной, но зато вторая не вызывала сомнений — требовать работу они умели.

После новостей начался кинофильм, который, по замыслу Карины, должен был отвлечь гостя от мрачных мыслей. Но куда там — фильм оказался полицейским боевиком, где комиссару каждые пять минут предъявляли разнообразно изуродованные трупы. На счастье Зильберштейна, ленту досмотреть не удалось: начались телевизионные помехи. Причем очень странные, ничего похожего никто из троих раньше не видел: экран делился на очень четкие черные и белые полосы, ритмически сопровождаемые ослепительными короткими вспышками.

— Говорят, они иногда взрываются, — опасливо заметил адвокат.

— Да, да, лучше выключить, — поддержал его гость.

Будильник, заведенный на «семь», поставили в его комнате, ибо ни Карина, ни адвокат в такое время не вставали.