Тогда я забрал его автомат, и вернулся в каптёрку, где взял плащ-палатку и портянку. Когда вернулся, то Тужиков так же заливался оглушительными трелями. Накинул на него плащ-палатку и стал крутить и связывать руки. Тужиков спросонья, испугался и стал дико орать. Пришлось забить ему портянку в рот. Когда скрутил его, то положил на плечо и понёс в роту. Бедняга, перепуганный насмерть, бился изо всех сил, так что пришлось немного оглушить его, по голове.
Тужиков, слегка контуженный, так и сидел на полу, слушая рассказ прапорщика. Под дружный хохот разведчиков.
Их перевели из разведроты в пехоту, где-то перед самым Панджшером. Они нормально прижились в новых ротах, и даже достигли успехов.
Однажды пехота оцепила один кишлак недалеко от Рухи, и разведрота должна была его досмотреть. В цепочке, залёгших пехотинцев, увидели Солдатова с гранатомётом РПГ. Ротный подошёл к нему, задал вопросы о жизни в новой роте, и попросил показать, как он обращается с гранатомётом.
— Куда попасть — спросил Солдатов.
— Вон видишь окошечко в дувале? Попади в него — предложил ротный.
Дувал стоял от нас метрах в 400, и окошко было маленького размера, не больше квартирной форточки.
Солдатов прильнул к прицелу и выстрелил.
Граната влетела в дувал, и рванула внутри, выталкивая в окна плотную пыльную взвесь.
Ротный и разведчики похвалили Солдатова, и пошли досматривать кишлак.
Тужикова тоже встретили на Панджшере, он был хорошо ушит, и что-то по деловому подвязывал к БТРу. Поздоровались. У него служба шла нормально, и новой ротой он был доволен.
Апрель 1984 года. Афганистан. Газни. Расположение 191 полка. Разведрота.
После утреннего построения меня "черпака", и "ветерана" по кличке "Удав" оставили наводить порядок в палатке.
"Удав" призвался из Питера. Он был среднего роста, крепкого телосложения, но немного заторможенный, мимика его широкого и скуластого лица была совершенно неподвижна. Его недолюбливали за тупую присказку: "И мне тоже!". Если кого-нибудь из "молодых" посылали стрелять сигареты или ещё за чем-нибудь то "Удав" тут же добавлял: "И мне тоже!".
Разведрота ушла заниматься своими делами, а мы с "Удавом" пошли в палатку. Он как положено ветерану, лёг прямо в одежде, на заправленную кровать, чтобы помечтать о скором дембеле. Я взял ковш с водой, и стал прыскать на цементный пол, чтобы при подметании не поднялась пыль.
"Удав" лежал на койке рядом с кроватью, недавно убитого в бою, взводного — молодого лейтенанта. Убитые легко уходили из памяти, исчезая из жизни роты в день своей смерти, потому что сразу их отправляли в Кабул, где одевали в "цинковый бушлат", в котором отправляли домой. Память павших в бою продолжали чтить в разведроте. На 40 дней кровать убитого застилали новым бельём и тщательнейшим образом отбивали синее одеяло с тёмно-синими полосками. Офицерам на подушку клали десантный берет, хотя мы пехотинцы их не носили. У солдат была просто белоснежная подушка, а иногда на неё ложили новую панаму.
Заправив табуретки в спинки кроватей, стал не спеша заметать пол веником из тростника, который в изобилии растёт в предгорье. Вдруг дверь открылась, и в палатку вошёл наш прапорщик. Увидев развалившегося на кровати "Удава" он тут же наехал на него:
— Это что такое!? Встать и приступить к уборке!
"Удав", лениво потянувшись, сел на кровати и угрожающе выдавил из себя:
— Ну, ты меня достал!