Франсин вернулась к чтению. Она читала «Письма» Чехова, и книга ей нравилась, но на какое-то время она перестала видеть страницу. Да, у нее были планы на будущее, жаль только, что ей не позволят претворить их в жизнь. Все в школе знали о событиях, произошедших с Франсин в раннем детстве, знали, что случилось, хотя никогда не упоминали об этом. Франсин дала себе слово, что никто из тех, кого она встретит на следующем этапе своего пути, ничего об этом не узнает. Другая часть ее плана состояла в том, чтобы отдалиться, но главным образом не от отца, а от Джулии. Однако она чувствовала, что, как только закончит школу, сдаст экзамены и засядет дома, Джулия захочет проводить с ней как можно больше времени, сопровождать ее куда-нибудь, ходить вместе в музеи и библиотеки, в кино и театры, перекусывать с ней в кафе и вести долгие утомительные беседы.

Холли с готовностью дала совет:

– По закону ты уже совершеннолетняя. Ты можешь голосовать. Между прочим, ты уже два года в том возрасте, когда можно выйти замуж. Нет, я не говорю, что ты хочешь замуж.

– Естественно, я не хочу замуж, – сказала Франсин.

– А вот твоя злая мачеха хочет, чтоб ты вышла, и все это знают. Все это видят и жалеют тебя. Но тебе придется самоутвердиться. Ну, то есть достаточно будет сказать: «Я собираюсь сделать так и так, и ты не сможешь помешать мне, я все равно это сделаю». Не прийти ночевать, например. Ты взрослый человек. И можешь поступать, как тебе заблагорассудится.

– Ты говоришь: мне достаточно будет сказать, – покачала головой Франсин. – Как будто это так легко, как будто это каждому по силам.

– Каждому.

– Она не злая, между прочим. Джулия желает мне добра и считает, что так для меня будет лучше. Только то, чего она для меня хочет, не хочу я.

Тогда эта тема отошла на второй план, потому что приближались выпускные экзамены. С Джулией или без, Франсин все равно должна сидеть дома и готовиться к ним. В течение нескольких месяцев ее жизнь не будет отличаться от жизни ее подружек, для которых прекратились все вечерние развлечения. Они такие же узницы, как и она, заточенные в свои комнаты. Наконец-то Франсин стала такой же, как другие девочки.

Она не просчитывала, как это подействует на Джулию. И не пыталась представить – как она могла? – как Джулия воспримет внезапный отказ падчерицы от мягкого неповиновения, которое недавно проявила. Девушка видела только явное удовлетворение Джулии и безграничную радость, которую та получала от ее общества. Наверное, Джулия счастлива, думала Франсин, как и отец, что она с таким усердием готовится к экзаменам.

И ее мачеха действительно была счастлива, но не потому, что Франсин занималась. Она была по-своему проницательной и отлично представляла, насколько высоки умственные способности Франсин, знала, что та любит и умеет учиться, что ей нравится просто так, ради собственного интереса, обращаться к книгам. Про таких людей обычно говорят, что они не могут жить без учебы.

– Мне рассказывали, что в наши дни именно девочки более усердно готовятся к экзаменам, чем мальчики, – сказал Ричард. – Скоро в этом мире будут править женщины.

Джулия выдала одну из своих грустных улыбок. Из статной, превосходно сложенной женщины она превратилась в крупную, тяжелую тетку, крепкую и массивную. Лицо, руки и грудь стали белее, чем раньше. Считается, что с возрастом кожа истончается, но у Джулии она, кажется, только утолщалась и теряла матовость, волосы, теперь уже высветленные, приобрели более золотистый оттенок, ногти стали краснее и длиннее. Однако, несмотря на крупные габариты и многоцветие, грусть очень шла ей, и теперь она напоминала Ричарду где-то виденную статую Ниобы, которая рыдала над своими мертвыми детьми.

– Боюсь, Франсин никогда не станет своей в таком мире, – сказала Джулия.

– О, обязательно станет. – Ричард позволил себе помечтать и от этого даже порозовел. – Я вижу, как однажды она станет… станет директором женского колледжа или министром правительства, ну… в общем, уважаемым человеком.

В первое мгновение Джулия ничего не сказала, а потом:

– Ты же знаешь, я очень люблю ее, как свою родную дочь.

– Знаю, – сказал он.

– Просто мы все это видим по-другому. Пусть это звучит странно, но ты, мой дорогой, ты живешь в дофрейдовском мире, я бы даже сказала, допсихологическом. Ты водил ко мне Франсин, пока я практиковала, – и слава богу, что ты это делал, потому что мы встретились, – но я искренне верю, тогда ты думал, что это то же самое, как прийти к врачу с нарывом. Достаточно вскрыть его, и результат лечения очевиден. А сознание – это не воспаленный палец. Эмоциональную сферу не так-то просто вылечить.

– Я мог бы согласиться с тобой, если бы видел во Франсин хоть какие-то признаки душевной травмы, но я их не вижу. Она кажется мне абсолютно нормальной. Может, излишне тихой, погруженной в книги, но на этом все.