Загадочный оу Готор сделал жест, повинуясь которому, профессор покинул залу, едва ли не кланяясь на каждом шагу.
Последовавшие за этим разговором дни, недели и месяцы могли бы, пожалуй, стать одними из счастливейших в жизни каждого достойного ученого, к числу коих почтеннейший Йоорг, несомненно, относил и себя.
Что могло быть чудеснее? В его руки попали уникальнейшие материалы, да к тому же — еще и удивительный ключ к их расшифровке.
Спустя какое-то время после того, как вышел из гостиной этих странных военных вождей, Йоорг усомнился в правдивости сказанного оу Готором. В конце концов, это ведь немыслимо, чтобы ключ к одной из величайших загадок валялся в кармане какого-то головореза подобно истершейся монетке, в то время как серьезнейшие ученые мужи всего цивилизованного мира столетиями бились в эту дверь, сумев приоткрыть ее лишь на крохотную щелку.
Поэтому когда наваждение, навеянное странной комнатой и не менее странными людьми, спало, почтеннейший Йоорг поспешил проверить выданный ему ключ, в том числе и на других «дверцах». И с некоторым почти мистическим ужасом убедился, что расшифрованные оу Готором примерно чуть больше сотни сочетаний значков не только встречаются в иных известных Йооргу текстах, но и позволяют существенно продвинуться вперед в их чтении.
Казалось бы — живи и радуйся! Пусть раскрывать кому-либо тайны загадочных таблиц ему и запрещено, но перевода других текстов этот запрет не касается. Немного работы, захватывающей и интересной, — и ему гарантирована слава человека, решившего величайшую загадку!
Но пытливому уму почтеннейшего Йоорга просто воспользоваться полученным ключом было мало. Им словно овладела какая-то привязчивая болезнь или сумасшествие — профессора вдруг обуяло желание узнать, каким образом этот ключ появился в его мире и попал в руки оу Готора.
И, как обычно это и бывает, стоило углубиться в одну загадку — и из-за нее выглянула вторая, потом третья, пока не созрела целая гроздь загадочного и необъяснимого.
И тут жизнь профессора впервые за десятки лет стала невероятно суетливой и хлопотной. Кажется, военный вождь берега никогда не сидел на месте и не слишком-то охотно шел на сотрудничество.
— Едва ли я смогу вам сказать больше, — пожал он плечами, когда на следующее утро почтеннейший Йоорг после бессонной ночи, проведенной над текстами, попытался навести его на разговор, а то и затеять научную дискуссию.
— Но даже самая ничтожная мелочь, — объяснял ученый, — может послужить ключом к неразгаданному. Вот, например, этот знак… Он встречается в тексте целых пятьдесят три раза, но я так и не смог разгадать его значение. Кажется, тут есть связь с чем-то сакральным, судя по значку «обратного неба» в правом углу… И что-то относящееся к власти… Но…
— Это не имеет значения, — хитро улыбнувшись, прервал профессора оу Готор, кажется прекрасно осведомленный о смысле этого значка (похоже, он знал еще очень многое, но не счел нужным поделиться). — Речь идет о некоем религиозном символе. Назовите его как хотите, это никак не повлияет на остальной текст.
— Но… — просто опешил от такого поворота профессор. — Это имеет просто огромное значение! Вот, например, как понять такое сочетание знаков: этот ваш религиозный символ, знак «пустота» и, если верить вашему переводу, «птица»?
— Хм… Думаю, что-то вроде «украсть», «взять незаметно», — немного подумав, ответил оу Готор. — «Птица» и «отобрать» по-аиотеекски звучали очень похоже, вот в значках и пользовались этой «птицей» в сочетании с «пустотой», что означало «утащить», «украсть», «стырить».
— Но позвольте, птица по-аиотеекски… — Профессор словно пропел некое слово, состоящее, кажется, сплошь из гласных звуков.
— Да нет, это вы сейчас про хищную птицу, вроде орла или ястреба, говорите. А тут имеется ввиду малая такая птичка, вроде воробья. — Готор пропел несколько другое слово.
— Впервые о таком слышу! — возмущенно заявил почтеннейший Йоорг, резко переходя на язык древнего народа.
— Даже не сомневайтесь! — улыбнувшись, ответил оу Готор на том же языке.
— Откуда вы можете это знать?
— Да уж знаю, — опять ответил по-аиотеекски оу Готор, в отличие от самого профессора не делавший пауз и не подбиравший правильные слова, словно бы имел немалую практику общения на этом давным-давно утраченном языке.