Патрик Бурк перевел взгляд вниз на Пятую авеню. Служащие и школьники, прогуливавшие занятия по случаю праздника, смешались с уличными торговцами, которым сегодня выпал горячий денек. Несколько девчушек нарисовали на своих лицах зеленые трилистники и арфы, прикололи к одежде значки с надписью «Поцелуй меня, я ирландка» и с удовольствием ловили взгляды молодых ребят, многие из которых надели пластиковые шляпы эльфов. Степенные участники праздника покупали свежие гвоздики и большие круглые значки с девизом «Живи, Ирландия», чтобы прикалывать их к одежде.

Морин Мелон никогда не видела такого моря людей. Вдоль всей авеню висели американские и ирландские флаги, выделяющиеся на серых фасадах каменных зданий. Напротив небоскреба «Бритиш эмпайр» какая-то группа людей подняла гигантское зеленое знамя, на котором Морин прочла знакомые слова: «АНГЛИЧАНЕ, УБИРАЙТЕСЬ ИЗ ИРЛАНДИИ». Маргарет Сингер говорила ей, что на празднике будет только этот политический лозунг, что сам главный распорядитель приказал сделать знамена одинаковыми – белые надписи на зеленом фоне. Остальные полиция имеет право отбирать. Морин надеялась, что Бакстер видел это, вряд ли он допустит другие лозунги. Морин повернулась к епископу Доунсу:

– Все эти люди, разумеется, не ирландцы.

Доунс улыбнулся:

– В Нью-Йорке говорят: «В день святого Патрика каждый становится ирландцем».

Морин снова огляделась вокруг, словно она до сих пор не верила своим глазам. Маленькая Ирландия, бедная и малонаселенная страна, и ее миролюбивый покровитель – святой, почти неизвестный остальному христианскому миру, были причиной всей этой суеты. Мысль поразила ее, и она почувствовала, как защемило в горле. Самое ценное, что ушло из Ирландии, об этом горько говорить, – это ее сыновья и дочери. Но огорчаться по этому поводу особо не стоит. Все же они сохранили свою веру, хотя и на американский манер.

Внезапно она услышала громкий звук, донесшийся из толпы, и повернула голову в ту сторону. Группа мужчин и женщин, около пятнадцати человек, развернули зеленое знамя со словами: «ЖЕРТВЫ БРИТАНСКИХ ЗАСТЕНОК И ПЫТОК». В одном из мужчин Морин узнала друга своей сестры.

С южной стороны авеню подъехал конный отряд полиции в плексигласовых касках с козырьками и длинными дубинками, поднятыми над головами. С северной стороны от собора на Пятьдесят первой улице показался полицейский отряд на мотороллерах, следовавший за штабной автомашиной, и свернул на Пятую авеню.

Человек из толпы начал громко кричать в мегафон:

– ЛОНГ-КЕШ! АРМАСКИЕ ЗАКЛЮЧЕННЫЕ! ТЮРЬМА НА КРАМЛИНСКОЙ ДОРОГЕ! СКОЛЬКО КОНЦЕНТРАЦИОННЫХ ЛАГЕРЕЙ СРАЗУ. БАКСТЕР, ТЫ УБЛЮДОК! МОРИН МЕЛОН – ТЫ ИЗМЕННИЦА!

Морин повернулась и взглянула на Гарольда Бакстера, который как раз остался один, так как кардинал и епископ в этот момент поднимались вверх по ступенькам под охраной полиции. Бакстер чрезвычайно внимательно и пристально смотрел прямо перед собой. Морин знала, что репортерские камеры сейчас направлены на него и ловят каждое его движение, каждое малейшее изменение эмоций на его лице – гнева или страха. Но они зря тратили время – этот человек оставался невозмутимым.

Морин также подумала, что не меньше камер направлено и на нее, поэтому она отвела взгляд от Бакстера и посмотрела вниз на улицу. Знамени не было видно, половину толпы с этим знаменем уже задержала полиция, но другие прорвались сквозь полицейские заграждения и направились к ступеням, где их поджидали с бесстрастными лицами конные полицейские.

Морин покачала головой. Такова история ее народа: вечно пытаться преодолеть непреодолимое, а в конце концов убедиться, что это и впрямь непреодолимо.

Застыв на месте, Морин наблюдала, как один из последних прорвавшихся сквозь заграждения мужчин поднял руку и бросил что-то на ступени. Сердце у нее замерло, когда она увидела, как это что-то пронеслось в воздухе. Оно, казалось, на пару секунд зависло на месте, а потом медленно опустилось вниз: солнечный свет заискрился на поверхности предмета, не давая рассмотреть, что это такое.

– О Боже!

Морин начала пригибаться к земле, но краем глаза заметила Бакстера. На его лице не дрогнул ни единый мускул: что бы ни появилось на его пути – цветок или бомба, он вел себя так, словно его это совершенно не заботило. Нехотя Морин выпрямилась. Она услышала звон разбившейся о мраморные ступени бутылки прямо позади себя и ждала звука взрыва, но из отступившей толпы услышала единственное восклицание, и сразу наступила тишина. Зеленая краска из разбитой бутылки обрызгала одежду людей, стоявших поблизости. Морин почувствовала, как у нее задрожали ноги и пересохло горло.

Сэр Гарольд Бакстер повернулся и посмотрел на нее.

– Это что, такая традиция?

Морин еще не пришла в себя, голос не подчинялся ей, поэтому она ничего не ответила, а лишь пристально взглянула на Бакстера. Он придвинулся к ней. Их плечи соприкоснулись. Первой реакцией Морин было отшатнуться, но она не сделала этого. Бакстер снова медленно повернул к ней голову.

– В следующий раз, может, вы встанете поближе ко мне?