То, что ей нужно

Ей чего-то недостает в жизни. Но не этого. Вернее, не только этого. Чего-то, кроме секса, любви, нежности, преданного друга или лицемерного приятеля. Она нуждается в чем-то, кроме ощущения собственной полезности. Ей нужно заниматься чем-то, отнимающим много времени, но только времени лишнего, чем-то более постоянным, чем мимолетный яркий оргазм, но более значительным, нежели постоянное пребывание на бесперспективной работе, карьера в торговле или увлечение покупкой или продажей вещей, которые ей не нужны. Чем-то, что было ей предначертано, помимо смерти. Занятие более интересное, нежели смешивание коктейлей, более заманчивый предлог для пробуждения, чем включение телевизора (она никогда не выключала его). Возможно, это то, что было у нее в юности, помимо самой юности. Что-то, о потере чего она никогда не сожалела, и это не касается ни ее девственности, ни ее мужа. Какой-то тайный ингредиент в коктейле жизни в дополнение к заурядному джину и сухому вермуту (которого ей катастрофически не хватало). Бог, муж или собака (бедная сука сдохла вскоре после того, как супруг бросил ее ради другой женщины, оставив после себя стоптанные домашние тапочки и тягостный вывод, что свинья не способна быть честной даже с себе подобными). Не важно, что бывшей замужней женщине чего-то не хватает. Не хватает многого, но ведь не всего. У нее по-прежнему есть дом и деньги. И еще у нее есть то, о чем больше всего мечтает каждая бабушка, — внук. Маленькое болтливое создание, которое простодушно отказывается оставить ее одну, сколько бы она ни просила его убраться.

— Бабушка, бабушка, — безостановочно болтает этот мелкий пузырь. — Я хочу тебе что-то показать, бабушка.

Что-то? Именно это ей и нужно.

Бабушка вздыхает. Она не хочет, чтобы ее беспокоили, она занята начесыванием толстой пряди волос, чтобы присоединить ее к остальным обкромсанным волосам. Ее прическа напоминает моток жесткой стальной проволоки, имеющий форму шара, окрашенного в несколько оттенков ярко-красного. Она посмотрела сверху вниз на надоедливого мальчишку, желая знать, что ему снова нужно. Ей нечем было ответить ему, кроме неприятного брюзжания. Она бросила последний взгляд в карманное зеркало в футляре, украшенном драгоценностями, пошевелила губами, чтобы убедиться, ровно ли лежит помада, защелкнула створки, напоминающие раковину-жемчужницу, в которой обитает разгневанная устрица, и сунула его в раскрытую пасть сумочки из змеиной кожи. Она потянулась за своим «Мартини» и снова вздохнула:

— Прости, малыш! Но я не хочу смотреть на твое «что-то».

Это явно нечто, созданное чудовищным детским воображением. Конечно, более зрелое произведение, чем в прошлом году, когда было использовано содержимое его подгузников, но, несомненно, что-то подобное.

— Бабушка, бабушка. Я сделал кое-что. Для тебя, бабушка.

Кто бы сомневался, маленький дурачок!

— Бабушка, бабушка…

— Послушай, если ты пообещаешь больше не называть меня бабушкой, я дам тебе допить мой «Мартини».

Маленькое чудовище замерло, попав в ловушку волшебного слова «дать», что в грубом переводе на детский язык означало получить. Он был уже пресыщен ежедневными жертвоприношениями, обычными дарами волхвов. Игрушечные машинки с грохотом разбивались, плюшевые медвежата были жестоко растерзаны, маленький зоопарк, состоящий из дорогостоящих чучел животных, выпотрошен голыми руками, множество поучительных книг в твердых переплетах разорваны во время знакомства с такими понятиями, как великодушие и забота. Прибавьте к этому кучу бесполезных пластиковых предметов, засоряющих жизнь любого несовершеннолетнего существа, и огромное количество одежек для маленьких манекенов. Рубашечки для вытирания носиков, штанишки для списывания, носочки, чтобы прятать в них какашки, которые потом можно демонстрировать бабушке. Он мог гордиться тем, что ему дано все, что только может пожелать ребенок, даже больше.

Но никто не предлагал ему «Мартини». И никто, кроме бабушки, не мог превратить простое действие, обозначаемое словом «дать», в увлекательное деловое предприятие, в котором каждый из партнеров мог что-то дать и что-то получить.

Ребенок поднял носик, видимо ожидая от Бога какого-либо знака, затем сунул розовый пальчик в одну из черных дырок. Он рассматривал предложение со всех сторон, не собираясь заключать сделку, пока не решит окончательно, в чем его выгода. Когда он выдернул сопливый пальчик и широко раскрыл вечно голодный рот, его мордашка выражала восторг. Несомненно, показ чего-то и разговор, состоявшийся минутой раньше, интересовали его гораздо меньше, чем содержимое бокала с «Мартини». Он совсем забыл о том, что собирался продемонстрировать, с готовностью отдаваясь новой интригующей перспективе.

— Ладно, — сказал он и сунул палец в рот, скрепляя сделку.

— Ты маленький наглый педик, знаешь об этом? — Она сделала последний, большой глоток и опустила руку с бокалом.