Виталий Зеленский,

писатель

РАЗУМОМ И СЕРДЦЕМ

Перечитывал, изучал важный документ современности, нацеленный в будущее, а в памяти всплыло что-то далекое…

Свой первый самостоятельный заработок я получил натурой, то есть хлебом. Давно это было, в 41-м.

В тот год мы, сельские ребятишки, явившись первого сентября в школу, за парты не сели. Начало занятий было отложено на месяц, а потом еще… Вопрос «почему» задавать не пришлось. Все знали, что идет война, что взрослых мужчин, работников в деревне осталось мало, а уборочная страда наступает своим чередом. Вот и мобилизовали нас…

Попал я со «сборной» шестых-седьмых классов из районного центра в село Нечунаево, что раскинулось по высокому коренному берегу Алея. Мне еще тогда не исполнилось четырнадцать, а ростом вовсе не вышел: 150 сантиметров вместе с вихром на макушке…

Первые дни мы все лопатили зерно на колхозном току да крутили по очереди тяжелую ручную веялку, но однажды бригадир бросил клич: «Кто смелый — по коням!» Ну разве ж тут устоишь! Подбежал я к «дядьке» первым. Дали мне в полное распоряжение лошадей — кобылу с мерином, пароконную повозку-бестарку, показали на первый раз, как запрягать, и послали в поле — отгружать зерно от комбайна и доставлять на ток.

С этими-то лошадьми я задержался в «Красном пахаре» (так доныне называется колхоз в алтайском селе Нечунаево) дольше своих соклассников и домой вернулся лишь поздней осенью, но с гордо поднятой головой.

Потом была по-сибирски холодная и по-военному голодная зима с навязчивыми думами о хорошем куске хлеба, о дровах и ведерке угля.

Однажды, наблюдая, как мать колдует над горстью муки, смешивает ее с вареной картошкой и еще бог знает с чем, чтобы испечь какой ни на есть хлеб, я не очень уверенно сказал ей:

— Может съездить в Нечунаево, мне ж там что-то причитается?

Мать глянула на меня глубокими печальными глазами, и в них что-то вдруг затеплилось:

— Ну съезди, съезди, сынок… Хотя какие нынче заработки!

— Уродило неплохо в колхозе, — солидно заметил я. — Теперь, пожалуй, уж распределили на трудодни.

И я «поехал» в Нечунаево. То есть взял легкие саночки с бечевкой и марш по морозцу на своих двоих. «Ехать» было не слишком далеко, километров десять-двенадцать. На спусках можно было и прокатиться. Большой мешок с разноцветными заплатами я надел себе на голову, сложив его так, что получилась плащ-накидка с капюшоном…

Через столько лет готов воздать хвалу колхозному учету! Ничто тогда не затерялось в бумагах, и на свои честно заработанные трудодни я получил, не ошибусь, 22 килограмма 600 граммов — почти полтора пуда! — полновесной пшеницы. Не много, а все же подспорье к скудному пайку того времени.

Но к чему все-таки вспомнился этот случай из далекого уже отрочества?