Рентгенологом был еще один пожилой санитар, похожий на первого как брат. Может, они действительно братья? Семейный подряд.

– Подойдите вплотную к стене кабины! – монотонно пробубнил санитар, не глядя на соискателя.

Сафа подошел, и член сразу уперся в холодную стенку. Неприятное ощущение. В месте соприкосновения был правдоподобно изображен чей-то разверстый зад. И чтобы не возникло иллюзий, стояла стрелка с указателем "Рентгенолог". Сафа ухмыльнулся, но, представив, сколько тут и, главное, чем касались пресловутого узкого специалиста, поспешно отодвинулся.

– Не отодвигаться! – рявкнул санитар. – На вас пленки не напасешься! Иди, зови следующего!

В коридоре уроды забавлялись с дохляком. Переизбытка фантазии не наблюдалось.

Они расположились с двух сторон, и когда дохляк оказывался спиной к одному из них, тот остервенело бил его по пунцовой уже заднице. Сафа разглядел пыль коридорную на пятой точке, которую тот не удосужился утереть. Ну и свинья, подумал он. Но чувство вины оставалось, посему он гаркнул:

– Следующий! Давай пошевеливайся! Рентген ждать не будет.

Дохляк с облегчением захромал в кабинет. Сафа же почувствовал себя неуютно, когда, потеряв объект насмешек, пацаны недобро уставились на него, словно дохляк до сего момента экранировал его от самодуров своих худым тельцем с торчащими ребрами.

– Сдается мне, что ему не по душе наши шутки, Кича, – сказал один, видно главенствующий в паре.

– Ну, он бы тогда не молчал, Какафон, если он конечно нормальный пацан.

Говорить про присутствующего в третьем лице тоже прерогатива уличной шпаны. Влип я, однако, понял Сафа. Однако что-то он не слышал такого прозвища. Какафон?

– Мы Простоквашино держим. Понял? – с нажимом спросил Какафон.

Теперь все прояснялось. Простоквашиным именовали новые районы, те которые успели построить и заселить перед самым явлением Иван Иваныча. Название было не признано остальными. Так величали себя сами жильцы, по большей части ублюдочная шантрапа и вшивота. По настоящему крутые предпочитали селиться в центральных кварталах – в восьмом, третьем, на худой конец в 11-ом на берегу моря. А в двадцатых кварталах селилась надувающая щеки злобная нищенствующая мелюзга.

Повезло ему в один день с ними родиться.

– Нас в натуре ГАИ не трогает. У нас с роторными мир, понял! – продолжал кидать понты Какафон.

– Да плюнь ты на него, кто он? Пустое место!

Друзья – придурки отвернулись и пошли по коридору. Кича демонстративно похлопал себя по жирной ягодице.

Как ни странно, что-то сохранилось в Сафе от того чистого наивного мальчика, каким он оставался, пока были живы родители. Эту часть всегда возмущали физиологические аспекты, когда кто-то громко демонстративно харкал под ноги или сморкался, смачно бия соплями об асфальт. Однажды, когда играли в волейбол с пацанами с соседней улицы, один из них приспустил трусы, оказывая психологическое давление видом заскорузлых ржавого цвета волос. Сафу так всего перекосило, что он смазал удар. Очень уж хотелось влепить гаденышу в "заросли".

Как ни странно, Сафа еще помнил слово "мерзость". Он, конечно, харкал в ответ и задницу, случалось, показывал, но внутри все передергивалось. Вот и сейчас, увидя наглых голых "просквашинцев", он испытал чувство отвращения. Они были чуткие как животные, почувствовали его состояние, наслаждались этим и довольно ржали.

– Главное, ни с кем не связывайся, – вспомнилось предупреждение Коляна. – Доплыви до меня без скандала, а там я всех научу родину любить, мать вашу.