«Ваше Высокопревосходительство, господин Президент Российской Федерации! Обращаюсь к вам как к коллеге-юристу, потому что уверен, Вы рассматриваете случившееся шесть дней назад не только как вызов и шанс, но и как сложную, неординарную правовую коллизию. И от разрешения ее во многом зависит судьба нашего нового мира, судьбы миллионов наших сограждан и жителей других стран…»
Сказать, что затронутый в письме вопрос успешно решался, а равно как отрицать даже намеки на работу в направлении определения правового статуса перенесшейся во времени одной шестой — или все еще одной седьмой? — части суши, означало сильно погрешить против истины. Правовое управление администрации совместно с экспертами из аппарата правительства и Министерства юстиции уже несколько дней пытались найти подходы к определению уникального события с точки зрения юриспруденции.
Результаты? Имелись и результаты, но они и на йоту не приближали к настоящему решению вопроса.
Выделяя ключевые моменты письма, президент отмечал нестандартную логику подхода автора. «Так, „обратный континуитет“ только вредит, ну и черт с ним! На один принцип правопреемственности опираться — себе дороже. А что же взамен? Принцип „темпорального суверенитета?“ Так-так, с чем это едят? …т. е. верховенства нашего права на всей перемещенной во времени территории и экстерриториальности на ней перемещенных во времени лиц и объектов в отношении неперемещенных субъектов международного права… и претензии их ничтожны».
Оставались чисто технические вопросы: обоснование правовой базы под участием или неучастием в существующих международных договорах, статус зарубежной собственности СССР и бывшей Российской империи. Но это были мелочи по сравнению с главным — юридическим обоснованием самого факта переноса и его последствий, наступивших не только для территории бывшего Советского Союза, но и остального мира.
На экране компьютера появлялись буквы, складывались слова. Негромкий перестук клавиш рождал текст.
«Получается так, что главным и, пожалуй, единственным основанием для начала переговоров с правительствами Великобритании и Соединенных Штатов должно стать признание ими нерушимости декларируемого принципа, — президент рассмеялся вслух от удачно пришедшей мысли, — являющегося естественным продолжением политико-правовой концепции „суверенной демократии“. Которая должна стать на долгие годы основой межгосударственных отношений в меняющемся, надеюсь — навсегда, мире».
Это было больше чем вдохновение. То, что было сформулировано сию секунду, иначе как озарением свыше назвать нельзя. И президент сделал то, что подсказывало его сердце, нечто, заложенное глубоко в подсознании.
«Отче наш иже еси на небеси, да святится имя Твое, да прийдет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…»
А сердце его билось, потому что жизнь — продолжалась.
ЭПИЛОГ
Вышли, значит, мы с Витькой Калиновичем, ну это мой напарник был, и нашей овчаркой Индусом в дозор. И вот, когда мы шли по берегу Буга, вдруг появилась странная белая пелена. Она окутала берег и начала медленно подниматься вверх. Я посмотрел на часы — было два пятьдесят по нашему, по минскому времени.
Витька удивился, а Индус уши прижал. На туман-то не похоже! А потом купол такой образовался. И давай переливаться! Ну, точно как северное сияние. Видели по телевизору? Вот то-то же. А потом ветер с востока поднялся. Вдруг со стороны Буга — плеск. Мы, конечно, сразу на нарушителя подумали. Так и оказалось. Когда Витька пса спустил — взяли мы его. А тот больно странный оказался. Одет как-то был… Не по-нашенски. Ну повязали мы его, а как же? Мы же — пограничники! Да не простые, а белорусские. Это такая страна, раньше до Союза, была, ребятки. Знаете? Ну вы молодцы… А держали мы там границу от всякой нечисти, впрочем, это ладно… Так вот. Тот нарушитель поляком оказался. И давай нам по ушам ездить, что, мол, немцы на Советский Союз нападут. Мы тогда подумали — дурачок какой деревенский, что ли? Спросили его еще — «НАТО, что ли?» Кто такое НАТО? Да… Были такие. Хуже фашистов еще. Были да сплыли. Не о них разговор.
Тадеушем его звали, что ли? Точно не помню. Его трясет всего, кричит: «Ната? Кака Ната? Не знаю я никакой Наты, а вот немецкие жолнежи вот-вот через реку пойдут!»
Мы только переглянулись. Только я даже пальцем у виска покрутить не успел. Сверху завыло так — уо-уо-уо! Совсем как немецкие самолеты в кино про ТУ войну! И точно… Накаркал чертов поляк…
Сверху летят, артиллерия долбит по нам. Ну, не по мне с Витькой, а вообще — по нам. По земле нашей. С заставой еле-еле связались. Там у них тоже кавардак был. А с другого берега вдруг лодки появились. Зрение у меня до войны хорошее было, это уже сейчас, после контузии, ослабел глазами, а тогда… Вижу я, значит, лодки резиновые. А в лодках немцы, в горшках своих характерных. В касках, в смысле.
Ну, мы на землю. И ждем. Чего ждем? А когда до средины доплывут. Порядок такой. Вот они доплыли, и Витька им орет:
— Вы нарушили границу Республики Беларусь. Приказываю немедленно прекратить действия по пересечению границы и вернуться к себе. Иначе будет применено оружие на поражение.
А я выстрел предупредительный.
Ой, что началось…