Сейчас, когда я так близко, то вижу… На мече латника, ближе к гарде, пролегает тонкая, длинной в ладонь, полоса ржавчины. Не черноты, как на клинках тех корейских мстителей, встреченных мной, кажется полвечности тому, но все равно — признак не самый хороший.

Пока я отвлекся на эту деталь, рейг в доспехах ландскнехта отступил на шаг и заговорил.

— Большая честь встретить вас, Маэстро. Но мы спешим. — По тому, как псевдобогатырь посмотрел на него после этих слов, с большим удивлением, что читалось даже несмотря на закрытое кольчугой лицо, предельно ясно, что говорящий врет. — Позвольте попрощаться.

Чистота, ты слышала? Я попробовал. Новая волна теплоты в ладони — мне ответ.

Да ладно! Я не хочу быть нянькой!

Легкое покалывание в руке: не болезненное, сожалеющее.

Хорошо…

— Твой меч. — Киваю в сторону худощавого.

Я не достал оружие, не встал в угрожающую позу, но тон моего голоса был вполне однозначен.

Дети, какие же они дети. Вместо того, чтобы сбежать, если не хочешь говорить. Или показать равнодушие, пусть наигранное, игнорируя вопрос, латник не нашел ничего лучше, чем спрятать меч себе за спину!

Агрх!

Дайте мне стену, я об неё убьюсь!

Чистота, почему они? Они же наивные, беспомощные, наверняка выросшие в достатке и вообще не битые жизнью.

Делаю шаг вперед.

Молча.

Или они не так безнадежны? Широкоплечий в ответ на моё движение заслоняет собой товарища, при этом по-прежнему не поднимая оружия.

— Это была собака! — Быстрой скороговоркой произносит он.

— Прежде чем говорить со старшим, разве не принято представиться? — Мои губы скривились, как будто только что съел целый лимон. Мне всегда неплохо удавалась игра мимикой.

— Э-э-э… Извините… — Такое впечатление, что он не мой взгляд увидел, а на стену налетел. — Dobrynya.

— Добрыня? — Понятно, это не его настоящее имя, это позывной рейга, который он себе взял. — Рус?