Он обалдело помотал головой:
– Нож дашь? И фармы бы. Где там у тебя этот сучий тетрамет?
– На моей койке. Под одеялом.
Разложив костюм и не утруждая себя раздеванием, я начал скреплять детали каркаса на груди и животе. Не идеальный вариант, но времени в обрез. Должно прокатить – оболочка Ломанако была крупнее моей, и, кроме того, проводящие прокладки сервоусилителей могут худо-бедно функционировать через слой одежды.
– Пойдем вместе – думаю, прежде чем начинать, нам стоит рискнуть и забежать в полисплав-блок.
– Я иду с вами, – угрюмо сказала Вонгсават.
– Ни хера подобного, – я закончил с торсом и занялся руками. – Ты мне нужна целая и невредимая; из нас только ты умеешь управлять линкором. Не спорь, это для нас единственный способ выбраться отсюда. Твоя задача – оставаться здесь и оставаться в живых. Помоги-ка мне с ногами.
Крики Сутьяди перешли в полубессознательные стоны. По моей спине пробежали тревожные мурашки. Если машина сочтет, что пора прерваться и дать жертве время восстановить силы, зрители в задних рядах могут воспользоваться этим, чтобы устроить перекур. Я врубил двигатели, не дожидаясь, пока Вонгсават закончит застегивать последнюю соединительную планку на лодыжке, и скорее почувствовал, чем услышал, как зарокотали сервоприводы. Я согнул руки – необдуманно потревоженный сломанный локоть отозвался болью, запульсировала изрезанная ладонь – и ощутил мощь.
Госпитальные экзокостюмы разработаны и запрограммированы на имитацию нормальной человеческой силы и амплитуды движений и одновременно на защиту поврежденных участков и снятие лишней нагрузки со всех участков тела, которые проходят реабилитационный процесс. В большинстве случаев эти параметры жестко прошиты, чтобы разное мудачье не пыталось снять ограничения, выставленные для их же собственного блага.
Армейские модификации устроены иначе.
Я напряг корпус, и костюм поставил меня на ноги. Я мысленно представил удар ногой в область паха, и костюм исполнил его со скоростью и мощью, которых хватило бы, чтобы оставить вмятину на стальной пластине. Длинный обратный удар кулаком левой руки. Костюм провел его не хуже нейрохимии. Я поприседал и подвигал конечностями, понял, что сервоприводы по первому требованию поднимут меня на пять метров. С машинной точностью подобрал левой рукой интерфейсник Ломанако. Пистолет распознал коды «Клина» в моей неповрежденной ладони, и на дисплее замерцали цифры. Красный огонек загрузки и характерное покалывание в ладони подсказали тип боекомплекта. Боезапас вакуум-коммандо. Оболочечные пули, плазменные сердечники, взрыватели с малым замедлением. Фугасные патроны.
Машина снаружи каким-то образом заставила Сутьяди возобновить крики. Его голос стал хриплым и начинал срываться. К крикам присоединился низкий гул. Аудитория выражала восторг.
– Бери нож, – сказал я Депре.
Денек выдался чудесный.
Было тепло. Корпус линкора сверкал на солнце. С моря задувал легкий бриз, встрепывая водную поверхность барашками. Безмятежно синее небо равнодушно внимало крикам Сутьяди.
Повернув голову в сторону берега, я увидел, что вокруг анатомайзера расставлены металлические скамейки. Над головами зрителей виднелась лишь самая верхушка машины. Нейрохимия увеличила изображение – напряженные шеи и плечи зачарованных зрелищем людей, а затем неожиданно промелькнувший в воздухе тонкий, как пленка, окровавленный лоскут, сорванный клещами с тела Сутьяди и подхваченный ветром. Тут же раздался новый пронзительный вопль. Я отвернулся.
– Полисплав-блок, – пробормотал я Депре, и мы зашагали к дальнему концу «Доблести Энгины Чандры» настолько быстро, насколько это было возможно без того, чтобы обратить на себя внимание, оказавшись в поле улучшенного зрения какого-нибудь опытного бойца. Это целое искусство, которому учат в спецвойсках, – неглубокое дыхание, плавность движений. Минимизировать все признаки, которые делают тебя заметным. Всего полминуты на открытом пространстве – и мы исчезли из виду за выпуклым боком «Чандры».
У полисплав-блока мы натолкнулись на опершегося о стену молодого бойца «Клина», который выблевывал все кишки. Когда мы вышли из-за угла, он поднял голову. Его покрывали капли испарины, а лицо страдальчески исказилось.