– Что ты такое?

Ответом послужило молчание. Светлячок молча рассматривал человека перед собой и о чём-то думал. Да, думал. Размышлял. И от осознания последнего Женю передёрнуло и отбросило назад. Ноги скользнули по земле, кто-то сцепил на них пальцы и резко дёрнул вниз. Женя попытался закричать, но рот тут же заполнила вода. Кашель вырвался наружу и сразу же вернулся назад мощным ударом в грудь. Чьи-то ладони сомкнулись на шее, и как только ступни нашли опору, Женя мигом рванул вверх. Ветер ударилл по лицу и прижал мокрые волосы к голове, но это был ветер – настоящий, реальный. Воздух врезался в лёгкие, заставил Женю выплюнуть его и вдохнуть вновь. Он оглянулся, посмотрел на алую звезду, но не нашёл светлячка. Нигде не было сияющего жёлтого фонарика, который будто бы исчез, пока мир скрывала вода ночного озера.

Но рокот всё ещё был раздавался где-то рядом, и только когда он полностью стих, Женя понял, что исходил он из головы.

Ветер вновь пронзил тело иголками, и сейчас они впились куда глубже, чем раньше. Холод сковал мышцы, кости словно сжались, а зубы застучали друг об друга, отбивая быстрый ритм. Женя последний раз взглянул на звёзды (задержался он лишь на красном глазе, наблюдающим за всем) и развернулся, направившись к берегу. И только когда добрался до него, понял, что не взял с собой чистую одежду и полотенце.

Он взял футболку, которую ещё сегодня стащил с магазина, и вытерся ей. Бросил на траву, надел носки, трусы, джинсы, кроссовки и кое-как уложил волосы, чтобы те не торчали во все стороны. И когда ветер снова, будто издеваясь, прошёлся холодными пальцами по телу, Женя направился обратно к палатке, стараясь не думать о светлячке.

О сияющем светлячке, зависшем перед кроваво-красной звездой.

Она очнулась в белой комнате.

Над головой жужжали лампы, но она их не видела. Вокруг были стены, но и они таяли в слишком чистой белизне. Она покрыла весь мир, прогнала мрак и развеяла тьму.

Но лучше бы оставила.

Во тьме можно спрятаться, а свет лишь выдаёт тебя. Катя попыталась встать с той кровати, на которой лежала, но мышцы полностью онемели и отказывались подчиняться. Руки будто прибили гвоздями, а ноги затянули тугими верёвками, пережимающими кожу. Каждый вдох давался с трудом, каждый вдох наливал в лёгкие тяжёлый свинец, сжигающий всё изнутри. Свет ослеплял даже с закрытыми глазами, намекая на то, что от этих лучей нигде не спрятаться.

И тут раздался плач.

Плач Мишы, находящегося под обломками. Он умирает – Катя слышала, как он умирает! Она со всей силы сжала кулаки, почувствовала, как ногти впиваются в кожу, и сорвалась с места, ведь совсем рядом умирал её ребёнок!

Катя бежала по бесконечной белизне, бежала на зов малыша, выкрикивала его имя, рыдала, но никак не могла приблизиться к звуку, так сильно рвущему душу. Он исходил отовсюду, отражался эхом в голове и бил по сердцу. Бил, бил и бил! Катя слышала, что Миша где-то рядом, но постоянно путалась в белом тумане и громко рыдала, будто это могло что-то исправить.

И остановилась она только тогда, когда плач прекратился.

Под ногами появился пол, а впереди растянулся длинный коридор больничного отделения… все двери которого были закрыты. Все до единой. В самом конце, у самого поворота располагался сестринский пост, судя по всему, пустующий. Катя медленным шагом пошла к посту, аккуратно ступая на пол босыми ногами. Жужжание ламп усилилось, и оно заполнило всё тело, заставило кровь бурлить, а кости трещать, не утихая ни на секунду. Этот шум заполнил собой всё сознание, и Катя побежала от него прочь, закрыв уши руками и закричав во весь голос. Её крик отражался от стен, звенел в голове и раздавался на весь мир, который так и хотел её придавить.

Но жужжание исчезло, как и сам коридор.

Катя подошла к сестринскому посту и облокотилась на него, после чего опустила голову вниз, успокаивая своё дыхание. Воздух сновал в груди горячими волнами, но мгновенно застыл, когда рук коснулись чьи-то пальцы.

Чьи-то мёртвые, гнилые пальцы.

Катя подняла взгляд и увидела по другую сторону стола Женю, улыбающегося во весь рот. Верхней губы не было вовсе, а вторая наполовину свисала вниз. Кожа сочилась гноем. Он сползал по лицу, скапливался во рту и вытекал их огромной дыры, на месте которой должен быть нос. И глаза… Женя взирал на Катю пустыми глазницами, у краешков которых болталась свежая плоть. И в самых их глубинах, в непроглядной мгле двух пустых ям переливался слабый жёлтый свет, лишь слегка разбавляющий тьму.

Женя нагнулся и заговорил прогнившим языком, не снимая с лица широкой улыбки: