Я кивнула и оторвала руки от руля.
Райан схватился за него и дернул. Одно движение, одна секунда и… автомобиль съехал на обочину и врезался в бегуна. Раздался звук, похожий на хруст костей курицы, когда её разделывают в форме «бабочки». Я не слышала кричал ли тот мужчина. Может быть, нет. Может, его просто откинуло от капота, и он с неестественно вывернутой головой безвольно скатился с пригорка.
Я повернулась, чтобы посмотреть, но Райан снова крутанул руль.
— Поехали, поехали, поехали! — кричал он. Взглянув через плечо в последний раз, я положила руки на руль и газанула. Я не помню, как мы добрались до дома, но нам удалось это сделать без преследующего нас воя сирен. Мой брат хорошо разбирался в машинах, поэтому, когда мы заехали в гараж, он выправил вмятину на капоте и смыл засохшую кровь, которая осталась после бегуна. Ветровое стекло было треснуто, но на следующий день он исправил и это. Каким-то образом Райан мог починить всё, кроме меня.
Позже мы узнали, что бегун умер. Меня это ни капельки не удивило: ни у одного человека не могло быть столь неестественно вывернутой головы, если в его родне, конечно не было сов. Парня звали Джо Джонсон, типичное имя для типичного тридцати пятилетнего страховщика, преданного мужа, любящего отца двух маленьких мальчиков и владельца лабрадора ретривера с типичной кличкой Фидо.
Но не его смерть повлияла на то, что я прекратила водить машину.
Нет. Это было возбуждение, которое текло по моим венам пока я наблюдала за тем, как безжизненное тело мужчины скатывалось с дороги. Одно движение – и такой результат! Но я не имела права поддаться искушению, потому что иначе меня могли поймать и отправить в тюрьму. Именно это и убедило меня в том, что я больше не могу снова садиться за руль. А возбуждение доказало, что ни Райан, ни я сама, ни кто-нибудь ещё не смогут «починить» меня также, как ту вмятину, которую выправил брат.
Джо Джонсон был первым. Тут я вам не вру.
Скажу вам честно, я лгунья. Но не важно, насколько хорошо вы обманываете, потому что правда всегда будет преследовать вас. И не важно, что сейчас происходит в этой комнате, потому что осталось ли мне жить пять минут или пять сотен лет, я знаю, что в конце концов, она меня настигла.
***
Мы с братом родились рука об руку и выросли, во всем полагаясь друг на друга. Иногда Райан поддерживал меня, а иногда я – его. В походах прохладными вечерами мы прижимались друг к другу в палатке, чтобы согреться. Дома мы смотрели вдвоем фильмы на диване, и я засыпала на его плече, чувствуя себя в безопасности и спокойно, когда рука Райана лежала на моей спине.
Эмоционально и духовно мы были друг для друга всем. Поэтому было естественным, что и в физическом плане мы тоже станем друг для друга всем. Это было естественным.
Впервые он поцеловал меня, когда нам было по четырнадцать лет. Нет, мы делали это и раньше: в детстве, когда играли в семейную пару, перед родителями, изображая любящих брата и сестру или перед сном. Вот только тот поцелуй был настоящим.
Я весь день провела в репетиционном зале, наслаждаясь звучанием кларнета и мучаясь с треснувшей тростью. Райан тогда тоже играл в оркестре, но он выбрал трубу, а духовые инструменты занимались отдельно. Поэтому, я встретилась с ним только после занятий. Мы молча шли домой; я прижимала свой кларнет к груди, а труба Райана висела у него на плече. Свет уходящего солнца, пробивающийся сквозь осеннюю листву, окрашивал все в красные и оранжевые цвета.
— Как прошла репетиция, Диззи? — спросила я.
— Кто? — Его толстые и густые, как гусеницы, брови удивленно сошлись вместе.
Я вздохнула.
— Диззи? Ну Диззи… — я никак не могла вспомнить его фамилию. — Диззи какой-то. Знаменитый трубач. Гиллеспи! Точно! Диззи Гиллеспи57. Но не бери в голову. Момент упущен.
— Это точно, ты его упустила, — согласился Райан. — Я бы мог ответить тебе тем же, но, не думаю, что есть знаменитые кларнетисты.
— Конечно же есть! — Я попыталась назвать хоть одного, но все имена просто вылетели из головы. — Их много. Я просто не могу никого вспомнить.