Обычно тщательно уложенные, с голубоватым оттенком волосы Фернанды растрепались в ходе уборки, и из-под выбившихся локонов на Доркас устремился простодушный взгляд Ферн.

«О, дорогая! Я так надеялась, что успею убрать все это безобразие до твоего прихода. Ты застала меня врасплох».

Доркас подошла к тому месту, где были нарисованы мелом кружочки. Они были стерты. Остался еле заметный белый след. На секунду она задрожала, испугавшись, не привиделось ли ей все это. Ее часто посещали такие сомнения; когда она лежала там, куда в свое время ее поместили. Но сейчас она была уверена, что все происходило на самом деле.

«Я заходила сюда. И видела все. Но я подумала, что лучше оставить все как есть, чтобы ты смогла увидеть своими глазами. Почему ты не оставила все как было и не вызвала полицию?»

Фернанда была крупной и довольно грузной женщиной. Тяжело опершись об угол стола, она поднялась с колен. Запахнула разошедшуюся блузку, расправила складки голубой юбки, гармонирующей с цветом волос и туфлями, старательно избегая встретиться с Доркас взглядом.

«Я не хотела, чтобы ты узнала. Я не хотела, чтобы ты опять расстраивалась».

Раздражаясь все больше и больше, Доркас подошла к письменному столу и уселась на него.

«Я не сахарная и не стеклянная. Но мне кажется нормальным, если человек расстроится из-за того, что к нему в дом вламывались дважды, и все это — меньше чем за два месяца».

«Я понимаю, — с неожиданной кротостью и смирением ответила Фернанда. — Ты права. Я тоже ужасно огорчена. Но в первую очередь я должна думать о тебе, а потом уж и о нашей поездке. Милочка, через неделю мы едем в Грецию. А если сейчас позвать полицию, то все придется отложить из-за бесконечных допросов и расспросов. Я не думаю, что дело того стоит».

«Не знаю, — Доркас с сомнением покачала головой. — Пожалуй, мне прямо сейчас надо проверить вещи и убедиться, все ли на месте». По непонятной ей самой причине Доркас не стала заводить речь о меловых кружочках.

Фернанда улыбнулась, как будто Доркас осенила блестящая идея.

«Конечно, моя дорогая. Ты все проверь, и, если что-нибудь пропало, мы вместе решим, что нам делать. У меня сегодня был трудный день. Восемьдесят шесть автографов. Книга быстро разойдется, я думаю, читатели ее полюбят».

Фернанда стояла в одних чулках в дверях и выглядела озабоченной и задумчивой. Она всегда хотела сделать как лучше, и обижаться на нее не имело смысла, но ее бесцеремонность зачастую просто бесила. Упреки и критика в ее адрес отскакивали от нее, как капли дождя от непромокаемой ткани. Она следовала собственной причудливой логике, разительно отличавшейся от общепринятой.

Доркас с трудом дождалась, когда Фернанда выйдет из комнаты, и проворно подскочила к двери, запершись изнутри. Вне всякого сомнения, Фернанда, как и она сама, подозревала в причастности к этому делу приятелей Джино. Несомненно, взломщик хотел, чтобы они поняли, что это дело рук его приятелей. Но Фернанда была слишком предана памяти Джино, чтобы вытаскивать наружу прошлое. Джино как хотел крутил мисс Фаррар, обводя ее вокруг пальца, с лишь ему одному присущей манерой подчинять себе людей. Несмотря на свою умудренность и искушенность, Фернанда во многом сохранила наивное простодушие и была гораздо сентиментальней, чем хотела казаться. Например, она всячески закрывала глаза на то, что брак Джино с Доркас потерпел крах. Она одаривала Доркас своей дружбой, не видя или не желая видеть глубокой трещины, которую дали отношения супругов и которая со временем увеличилась. Даже Джино иногда поражался, до какой степени Фернанда была слепа, а для Доркас такое отношение было тяжелой обузой, поскольку ей все время приходилось притворяться.

Убедившись, что за ней никто не наблюдает, Доркас вытащила из столика у кровати черную с золотом лаковую коробочку. В своем прежнем жилище она хранила ее в дальнем углу книжного шкафа, держала там сигареты и игральные карты. Именно туда она и положила то странное письмо, которое пришло вскоре после гибели Джино. Карты лежали на месте, тогда она вытащила конверты, также спрятанные там, но обнаружила только несколько неоплаченных чеков и корешки от счетов. Письмо пропало.

Значит, ее догадка подтвердилась, и вор нашел то, что искал. Она не могла представить, о чем таком важном шла речь в письме, что не потеряло своей актуальности даже со смертью мужа. Если бы ей удалось припомнить содержание… Стиль письма был выдержан в мрачном, траурном тоне. Что-то о могиле, смерти и скорби. О какой-то башне. Странные, ничего не говорящие слова, без обращения и подписи. Все, что она помнила, — это, что письмо пришло из Греции и предназначалось Джино Никкарису.

Доркас начала методично приводить в порядок свои вещи. Через некоторое время Фернанда позвала ее к обеду, и Доркас пришлось сказать, что ничего не пропало. Фернанда задумчиво выслушала Доркас, внимательно разглядывая ее из-под изогнутых подведенных бровей.

«Как ты смотришь на то, чтобы во избежание дальнейшей неразберихи оставить эту тему? В сложившихся обстоятельствах это кажется мне наилучшим выходом из положения».

«Несмотря на то, что похититель в обоих случаях один и тот же? — возразила Доркас. — Что тебе известно? Почему ты хочешь все замять?»

Вопрос не застал Фернанду врасплох.