Бентон смотрит на нее с дивана, отделенный безопасным расстоянием. С того места, где сидит Генри, она не может ни заглянуть в его записи, ни выхватить блокнот. Он не подталкивает ее к разговору. Важно быть терпеливым, невероятно терпеливым, как охотник в лесу, который часами остается неподвижным и едва дышит.

– Он вошел в дом. Не помню…

Бентон молчит.

– Его впустила Люси.

Он не подталкивает ее, но и не собирается пропускать неточности или явную ложь.

– Нет. Люси его не впускала, – поправляет Бентон. – Его никто не впускал. Он вошел сам, потому что задняя дверь была открыта, а сигнализация отключена. Мы уже говорили об этом. Помните, почему дверь была открыта, а сигнализация отключена?

Она замирает, не отрывая глаз от пальцев на ноге.

– Мы говорили почему.

– У меня был грипп, – отвечает Генри, переводя взгляд на другой палец. – Я болела, а ее не было дома. Меня знобило, и я вышла погреться на солнце, а запереть дверь и включить сигнализацию забыла. Забыла из-за температуры. Люси винит меня.

Он отпивает уже остывший кофе. В горах штата Колорадо кофе остывает быстро.

– Люси сказала, что вы виноваты?

– Она так думает. – Генри смотрит мимо него, в окно над его головой. – Думает, что я во всем виновата.

– Мне она ни разу не сказала, что считает вас виноватой. Вы рассказывали о снах, что видели прошлой ночью. – Бентон возвращает ее к прежней теме.

Генри морщится и трет большой палец на ноге.

– Болит?

Она кивает.

– Сочувствую. Может быть, есть какие-то средства?

Она качает головой:

– Ничего не помогает.

Генри не имеет в виду палец на ноге, но проводит связь между тем, что он сломан, и ее нынешним положением здесь, на его попечении и под его охраной, за тысячу с лишним миль от Помпано-Бич, Флорида, где она едва не погибла.