— Что ты имеешь в виду?
— Не знаю.
— Ты как будто боишься…
— Оставь меня в покое.
Я бросил салфетку и отправился спать. Марк пришел много позже. Он был пьян.
— Ты оказался прав, Серджио. Можно мне включить свет? Ты не спишь? Ты оказался прав, здесь происходят странные вещи. Во-первых, послушай…
Он споткнулся о кровать и сел на мои ноги.
— Это местное песочное вино — настоящая находка. У меня и правда все горло как в песке. — Он почесал горло. — Послушай, детка, я обошел всю местную знать и выпил с ними со всеми, но это только для того, чтоб помочь тебе. Вот так. Погоди-ка минутку, мне надо выпить стакан воды, чтобы промыть этот песок.
Он опять споткнулся об угол кровати, ухватился за раковину и стал пить прямо из-под крана
— Во-первых, дядюшка Бонафу был замешан в другом деле, более серьезном, чем это, шесть лет назад. Я точно не понял, что там случилось. Два человека погибли — расплата за старые долги, в чикагском стиле, понимаешь? Там было какое-то наследство и так далее. «Убийство на расстоянии». Тебе это не интересно? Или интересно? Теперь девушка. — Он подошел к кровати и, сделав мне козу, продолжал: — Ее родители погибли в автомобильной катастрофе. Это официальная версия. Люди говорят… Но чего они только не говорят, Серджио? Есть две другие версии. Несчастный случай произошел, когда они ехали в деревню… Серизоль. Смотри, как я точен. Машина налетела на платан и разбилась в лепешку. И девушка — ей тогда было восемнадцать лет — находилась в машине. Но осталась цела и невредима. Теперь слушай внимательно. Только после седьмой бутылки они мне все выложили. Ее мать страдала от неизлечимой болезни… По одной версии — ты следишь за мной? — ее отец, двоюродный брат Бонафу, убил жену и представил ее смерть как…
— Марк, — сказал я, — ради Бога, заткнись и иди спать.
— Но это еще не все! Эти люди там в долине — все совершенно ненормальные. Здесь как раз вплетается история садовника Имею честь сообщить тебе, что садовник мертв. По непроверенным данным. Стал призраком в тысяча девятьсот сорок третьем, когда был совершен обряд освящения. Ты не хочешь послушать историю о святилище? Одна из величайших страниц в истории Сопротивления. Ты знаешь, что такое святилище? Я не знал. Один старик объяснил мне за стаканом вина. Святилище — это святые места. Посвящаются обычно Богу. Любому богу. Но могут быть посвящены и дьяволу!
— Продолжим завтра утром, — объявил я, выключая свет.
Я слышал, как он раздевается в темноте и невнятно бормочет:
— Это очень удобно: посвящаешь святилище дьяволу, и когда кто-то другой входит туда без твоего разрешения, он падает замертво. Так и пропали три немца, лейтенант и двое рядовых. Значит, ты приехал за легендами, Серджио? Отлично, мы попали как раз туда, куда надо. Это точно.
На следующий день жара стала невыносимой. В три часа разразилась гроза, и мы укрылись в хижине. На этот раз Тереза не стала зажигать огонь. Она только молча прижалась ко мне, и ее кристально-ясные глаза стали темно-зелеными. До этого были всякие расспросы: ее жизнь, детство, планы на будущее, взгляды. Рассказал о себе (служил в армии, в том числе восемь месяцев в Алжире, женился и так далее). Мы говорили обо всем, что когда-то чувствовали, любили, ненавидели, желали — или только думали, будто говорим, потому что на самом деле не придавали значения словам — они лишь отвлекали наши мысли от того, что неизбежно должно было произойти. И оно произошло. Именно там, в хижине, когда первые капли дождя упали не крышу и листья деревьев, мы поцеловались во второй раз. Первым был тот едва ощутимый трепет ее губ. Потом моя рука осторожно скользнула за ворот ее зеленой блузки — в то время, как она гладила мое лицо: два легких нежных пальца коснулись моего лба, потом носа и губ. С усердием слепого я в мельчайших подробностях изучил ее груди, прежде чем увидел их — жемчуг, сияющий в раковине — после того, как внезапным движением она отвела назад плечи и, изогнув спину, помогла мне сбросить ее блузку. Когда она разделась до пояса, я взял обе ее руки и поднял над головой. Мои губы зарылись в волнующий клочок волос под мышкой, затем, поднимаясь к шее, подобрали по пути каплю пота, пока вновь не слились с ее губами. В эту минуту я понял — я почувствовал это впервые в жизни, — что каждая частица наших тел предназначена и уже давно подготовилась к этой церемонии.
Все время во Вселенной принадлежало нам. Бесконечное время простиралось вокруг и струилось внутри нас. Внезапно резкий запах поднялся от ее лобка, тотчас смешавшись с запахом гниющего сена. И когда моя рука быстро опустилась к ее бедрам, я был приятно удивлен, обнаружив, что она уже расстегнула юбку. Я спустил ее юбку вместе с трусиками. Это движение, которое часто представляло для меня большие затруднения и неудобства, стало andante amoroso1 второй части симфонии. Оставалось одно препятствие — как избавиться от моей одежды? Но охвативший меня жар расплавил их, и они слетели сами, словно пыль. Когда наши обнаженные тела соприкоснулись и пришел конец нашей невыносимой разделенности, я спросил ее глаза в последний раз, и они ответили мне спокойно, прежде чем закрыться. Потом ее губы шевельнулись:
В тот вечер, укладывая в чемодан пижаму и туалетные принадлежности, я сказал Марку:
— Помоги мне, придумай что-нибудь.