ГЛАВА 1

Жара, царящая в Каире в это время года, напоминает плавящийся ад. Но по сравнению с ней атмосфера залов Каирского национального музея — просто рай, овеваемый дуновением средиземноморского бриза. Все дело в том, что бесценные музейные экспонаты боятся чрезмерной сухости, колебаний температуры. Отчаянные туристы, приехавшие в сумасшедший африканский мегаполис, задыхающийся от выхлопных газов автомобилей, испарений Нила, горячего дыхания Ливийской пустыни, ошалело бродили по полутемным залам, лениво обмахиваясь буклетами музея и отхлебывая из пластиковых бутылочек местную минералку Бараку. Жара не позволяла им сосредоточиться на монотонных пояснениях гидов, и они слонялись из угла в угол, с трудом поворачивая головы в сторону бесценных раритетов. Правда, раритеты, например Розеттский камень, выглядели не так впечатляюще, как такие, с точки зрения египтолога, «новоделы», как сокровища Тутанхамона. Но именно здесь туристы оживлялись, включали камеры, переговаривались, видимо, обсуждая вес той или иной золотой вещицы.

Не могу сказать, что я гуляю по музею из чистого любопытства. Я бываю здесь три-четыре раза в году, знаю наизусть каждую царапинку на когте у сфинксов при входе и порой сожалею, что не выбрала для изучения историю какой-нибудь страны с менее экстремальным климатом. Надо сказать, что я египтолог. Зовут меня Лиля Давыдова. Есть еще одна причина моих частых приездов в Египет. Мой папочка, бизнесмен Хуссейн Аззет, живет в респектабельном пригороде Каира. От него мне достались слащавое имя Лейла, смуглая кожа и вьющиеся черные волосы. А от мамы — зеленые рязанские глаза, бесшабашный характер и непокорный нрав. Зеленые глаза — не такая уж редкость среди египтян, а вот характером я сильно отличаюсь от мусульманских женщин.

Когда мои родители учились в Университете дружбы народов, между ними завязался страстный роман. Темнокожий нубиец из Асуана не мог не влюбиться без памяти в светловолосую задорную провинциальную девчонку с глазами цвета нильской воды. Потом родилась я — сладкая папина Ночка, как он меня называл. А когда папа окончил аспирантуру и засобирался домой, вдруг выяснилось, что на родине у него уже есть жена и двое ребятишек — мальчик Рашид и девочка Мириам, мои брат и сестра.

И уж как папочка ни уговаривал маму поехать в Египет, подолгу объяснял ей, что быть второй женой в зажиточном арабском доме не так уж плохо, что жены дружат между собой, как сестры, мама, гордая рязанская девушка, не согласилась. Но папу она все-таки любила, замуж больше не вышла, а нашему с ним общению не препятствовала. Папа приезжал в Москву, привозил горы экзотических подарков, а на каникулы забирал меня в Египет. Сейчас у него в Каире есть фармацевтический завод. Отец рад помочь мне деньгами, но я унаследовала материнскую гордость и считаю, что могу заработать себе на жизнь. Правда, я с радостью останавливаюсь в его большом и шумном доме, заполненном запахами еды и детскими воплями — у моего братца Рашида уже четверо детей. Моя старшая племянница Хайят на десять лет моложе меня и сама собирается замуж.

К своим тридцати годам я уже успела побывать в скоропалительном и скоротечном браке с однокурсником Леней Давыдовым, защитила кандидатскую диссертацию по истории Египта и давно перестала комплексовать по поводу своего экзотического имени и внешности. Мои арабские родственники, семейственные и чадолюбивые, открыто жалели меня, слово «развод» вызывало у них священный ужас. Поэтому они с некоторых пор назойливо предлагали мне в мужья «прекрасного парня, друга семьи». Они совершенно искренне не понимали, как можно не хотеть замуж. В то же время гордились моими успехами в изучении истории их страны и отчаянно хвастались перед многочисленными знакомыми родством со мной.

Я вытащила мобильный и набрала номер. Телефон запищал, и на дисплее высветилась надпись: «Сеть перегружена». Это меня не удивило. Учитывая количество абонентов, главный египетский оператор Мобинил не справлялся со шквалом звонков. Кроме того, в этом сезоне любимым развлечением египтян было звонить друг другу, но не разговаривать. Определитель номера сообщал хозяину имя или телефон звонившего, и это считалось равносильным приветствию. Поэтому телефонные трели раздаются здесь повсюду и беспрерывно. Собственно говоря, я только хотела, чтобы мой братец заехал за мной в музей. Я сама неплохо вожу машину, но по Каиру разъезжать не рискую. Не верьте тому, кто говорит, что самое безумное движение и самые непредсказуемые водители — в Москве. Это неправда, потому что все они в Каире.

Жара еще не спала, и выходить на улицу под жгучие лучи солнца было страшновато. Я осуждала себя за нежелание покидать кабинет с кондиционером: ведь я все же наполовину египтянка, а мой папа родом из самой жаркой части Египта у границы с Суданом. Мой дедушка Махмуд жил в глинобитной хижине, прикрытой пальмовыми листьями, с крошечными незастекленными окнами и даже не знал, что такое кондиционер. Крышу в таких домах не сооружали специально. Когда семья разрасталась, постепенно достраивался второй и, при необходимости, третий этаж. А семьи на юге не такие, как в европеизированном Каире. В провинции чем больше жен и детей, тем лучше. Пару раз я навещала дедушку Махмуда в Асуане и не могу сказать, что чувствовала себя там вполне комфортно. Но папе было приятно, что русская дочка чтит арабские традиции. Он даже соврал дедушке, что я мусульманка, чтобы не огорчать его, и обрядил меня в длинное платье с рукавами и платок. Ну, один день в году можно и так походить, ничего страшного не случится. Видел бы старик, с каким удовольствием я зимним вечером опрокидываю рюмочку и закусываю бледно-розовым кусочком сала! Куда же денешь рязанские гены?

Завтра утром я уезжаю в Луксор, чтобы встретиться с местными коллегами-египтологами и получить от них некоторую информацию. Через неделю мне предстоит сделать на Королевском обществе в Лондоне доклад, посвященный культу Осириса и религиозным обрядам эпохи Среднего и Нового царства. Честно говоря, чем больше я узнавала о своих предках, тем больше мне казалось, что главной их заботой была жизнь после смерти. Реальная же жизнь их мало волновала. Эпоха фараонов оставила огромное количество храмов, гробниц и других захоронений, но ни одного дворца! Ведь египтяне, воздвигая грандиозные ритуальные сооружения, руководствовались не столько желанием прославить свое имя в веках, сколько обеспечить себе достойное существование в воображаемом загробном мире! А может, действительно земной жизнью все только начинается…

Я открыла файл с незаконченным текстом доклада на английском языке. Надо сказать, что моя полукочевая жизнь помогла мне овладеть английским, арабским и французским языками. Кроме того, я освоила египетскую иероглифику. Когда понимаешь основные принципы этого письма, использование его напоминает игру в шарады. Переписываться таким образом было весьма популярно в годы моего студенчества. Естественно, среди тех, кто потрудился выучить иероглифы.

Культ Осириса — один из основополагающих в египетской мифологии. Это бог умирающей и воскресающей природы, ее производительных сил. Царствуя в Египте, он научил людей сеять злаки, сажать виноградники, выпекать хлеб, приготавливать вино и пиво, добывать и обрабатывать медную и золотую руду. Он обучил людей врачеванию, строительству городов. Но его брат, злой бог пустыни Сет, задумал погубить Осириса. После победоносного возвращения с войны Осирис устроил пир. Сет явился на праздник с подарком. Своим единомышленникам он велел внести в помещение роскошно украшенный саркофаг. При этом заявил, что саркофаг достанется тому, кому придется впору. (В этом древнеегипетское отношение к смерти и ее атрибутам.) Естественно, саркофаг оказался как раз по бедняге Осирису, злобные приспешники предателя братца Сета тут же захлопнули крышку и бросили саркофаг в воды Нила. Верная сестра Осириса и одновременно его жена Исида нашла тело, чудесным образом извлекла семя и зачала от мертвого Осириса сына. Так Исида родила Гора. Когда мальчик вырос, то вступил в битву с Сетом. Сначала он терпел поражения и даже потерял в битве глаз — волшебное Око Гора. Однако потом все же победил Сета. Гор отобрал потерянный глаз, дал проглотить его мертвому Осирису, и тот ожил. Правда, Осирис не захотел оставаться на земле, а стал править в загробном мире.

Живые фараоны отождествлялись с Гором, мертвые — с Осирисом. Поэтому земные правители были обязаны участвовать во всех ритуалах и мистериях, связанных с земледелием: с наступлением времени подъема вод Нила фараон бросал в реку свиток — указ о том, что начало разлива могучей реки наступило. Он первым торжественно начинал подготовку почвы для посева, срезал первый сноп на празднике жатвы, за всю страну приносил благодарственную жертву богине урожая.

Главной причиной моего нынешнего приезда в Луксор была инсценировка мистерии, обычно проходившая в Древнем Египте в месяце тиби, когда в драматической форме воспроизводился миф об Осирисе. И самое главное, что особенно лестно, на роль Исиды пригласили меня! Остальные роли собирались исполнить ученые, сотрудники и гости местного музея.

Наконец-то я дозвонилась своему братцу Рашиду. Жара постепенно спадала, город очень быстро погружался в сумерки. Я сложила в папку документы, которые могли мне завтра понадобиться. Возле музея было необычно пусто и тихо — туристы, утомленные экскурсиями и пеклом, разбрелись по своим отелям. Я фамильярно потрепала холки сфинксов и огляделась в поисках Рашида. Буквально в ту же минуту приехал братец и посигналил. Я его едва услышала, потому что в Каире все непрерывно сигналят, звуки сливаются в общий рев, смешивающийся с усиленными динамиками призывами муэдзинов к вечерней молитве.

Я с облегчением погрузилась в прохладное чрево автомобиля и поцеловала Рашида в щеку. Надо сказать, обладая довольно темной кожей — наши предки были нубийцами, — мой братец все же был очень красив. Я еще раз с удовольствием отметила, какие у него густые волосы, бархатные глаза с длинными ресницами и стройное, поджарое в отличие от большинства обеспеченных египтян тело. В египетской ветви моей семьи мы были самыми близкими. Мариам, не успев получить образование, выскочила замуж, нарожала кучу ребятишек и жила с мужем в Александрии. Мы с ней встречались только по большим семейным праздникам. Зато блестяще образованный Рашид хотя и отдавал много времени управлению своим заводом, но находил возможность преподавать в Каирском университете.

— Поедем домой? — спросил Рашид. — Мина приготовила баранину на ребрышках. Да и дети скучают, редко тебя видят.

— А может, погуляем? — предложила я. — А давай поедем в Хан-эль-Халили! — Я не могла без сопровождения мужчины появиться на этом огромном каирском рынке, этом настоящем городе с улицами и переулками.