Пока Билли отвинчивал крышку, кроваво-красная заря подсветила силуэты гор на востоке.

Молитва, понятное дело, была бы здесь неуместной.

И Билли показалось, что вниз Валис летел с большей скоростью, чем три других трупа, словно что-то притягивало его снизу.

Когда доносящиеся из лавовой трубы звуки смолкли, Билли скопировал Валиса: «Я старше. У меня больше опыта. Козел». Потом вспомнил, что надо бросить в лавовую трубу бумажник Лэнни, и установил крышку на место.

Когда ночь предпринимала последнюю, отчаянную попытку не уступить дню, Билли припарковал «Эксплорер» за гаражом Лэнни. Сам вошёл в дом.

Четверг был вторым выходным Лэнни. Никто не стал бы интересоваться, как он проводит свободное от службы время, то есть искать бы его начали не раньше пятницы.

Хотя Валис и сказал, что не оставил в доме ничего компрометирующего, когда появлялся здесь в последний раз, Билли решил ещё раз обыскать дом. Некоторые люди не заслуживали доверия.

Он начал со второго этажа, от усталости каждое движение давалось с трудом, в конце концов добрался до кухни, так ничего и не найдя.

Мучимый жаждой, взял с буфетной полки стакан, набрал холодной воды. Перчатки он не снимал, поэтому мог не беспокоиться насчёт отпечатков пальцев.

Утолив жажду, вымыл стакан, протёр посудным полотенцем, поставил на то самое место, откуда брал.

Но что-то его тревожило.

Он подозревал, что из-за усталости что-то пропустил. Увидеть — увидел, но не придал значения.

Вернувшись в гостиную, обошёл диван, на котором Валис усадил труп Ральфа Коттла. Не обнаружил пятен ни на диване, ни на ковре под ним.

Билли поднял диванные подушки, чтобы проверить, не завалились ли между ними какие-то вещи из карманов Котгла. Ничего не найдя, вернул подушки на место.

Тревога не отпускала, и он сел, чтобы подумать, попытаться определить, чем она вызвана. Поскольку сильно перепачкался, на стул или в кресло садиться не решился, скрестив ноги, устроился на полу.

Он только что убил человека, или нечто в человеческом образе, но его волновала грязь на мебельной обивке. Он по-прежнему уважал нормы приличия. Тактичный маленький дикарь.

Последняя мысль показалась ему крайне забавной, и он рассмеялся. Чем дольше он смеялся, тем более забавной представлялась ему забота о чистоте мебельной обивки, а потом он уже смеялся над собственным смехом, раскаты которого веселили его.

Он знал, что это опасный смех, что он может перейти в истерику, нарушить с таким трудом удерживаемое душевное равновесие. Поэтому улёгся на спину, вытянулся, задышал ровно и глубоко, чтобы успокоиться.

Смех начал затихать, ему уже не приходилось так глубоко дышать, и в результате он позволил себе уснуть.