— How are you?
— How are you?
Милая Кэтрин указала Андрею на нескольких знаменитостей. Но Андрей привязался к одному ирландцу, переводчику (он свободно говорил по-русски), поэту и бывшему другу Сэмюэла Беккета. Он — единственный среди зала — был пьян и продолжал пить. Назначили встречу. Даже Лена была недовольна.
— Ну что ты к нему привязался? — строго шепнула она Андрею. — Здесь есть люди поинтересней. Смотри, Любка с Генрихом так от этого знаменитого и не отстают…
— А личико-то у него, у знаменитого… — заметил Андрей. — У крота и то подуховней.
— Да бог с ними, с его личиком и с ним. Нам же нельзя погибнуть.
Андрей подошёл к знаменитому:
— How are you?
Под конец вечер принял какие-то строгие черты. Знаменитости уехали. Кэтрин — её всегда окружали милые люди — простилась с Андреем. И даже поцеловала его. Поэт-ирландец говорил о Джойсе с Любочкой и Леной.
К Андрею подошёл слегка подвыпивший субъект и представился: журналист. Он внимательно просверлил Андрея глазами и проговорил:
— Вы русский?
— Да.
— Я вам скажу кое-что. Вы понимаете меня?
— Да, да, я в Москве всю жизнь учил английский.
— Если вы сможете выжить в Нью-Йорке, вы сможете выжить в любой точке земного шара.
И журналист захохотал.
— И может быть, не только земного, — добавил он. — Серьёзно говорю. Это джунгли, и я люблю такую жизнь. И запомните: это будущее всего человечества. Вы попали в XXI век, даже в XXII. Гордитесь.
— Горжусь.
Замарин вышел из своей однокомнатной квартирки в Вудсайде. На противоположном берегу Гудзона рос, как призрак, Манхэттен. А Вудсайд умилял своими низенькими трёх-четырёхэтажными кирпичными домиками — их было море, которое уходило далеко за Вудсайд, в другие регионы. И это был реальный, карикатурно-убогий Нью-Йорк, в котором и жило большинство населения города.
Миша сел в автобус. Через несколько остановок сошёл. Рядом было кладбище — широкое, как каменное море. Сначала он просто решил прогуляться. Сегодня ночью — эта дурацкая поездка в Бостон по делу. Был ещё яркий день, и солнце палило. Узкие дома-скалы Манхэттена по-прежнему громоздились на той стороне. На кладбище было две-три скамейки, и Миша присел на одной из них. В руках его был портфель, в нём книга и альбом для рисования. Небрежный пиджачок придавал ему какой-то похмельный вид, хотя он не пил вина. Был он среднего росту, и лохматая большая русая голова его с чуть неподвижными глазами производила впечатление далёкое от мира сего, но уверенное.