— Но я есть, и ты есть — и ведь мы не от денег?
Дегенерат от таких слов сошёл с последних остатков своего ума: он думал, что всё существует от денег.
Сморчок приподнялся, насколько мог. Ноги шли и шли. Они касались даже его внутренней сути. Поток ног. Поток победителей!
Но вдруг сморчок сказал:
— Не надо!
И тогда кто-то плюхнулся около его лепестка, освобождённый. Сморчок же опять ушёл в своё подземелье, в своё «подсознание», и слышалось ему:
— How are you?
— I am OK.
— I make money.
— I make love.
— Love is money. Money is love.
Сморчок утомился. Он стал пробиваться туда, где он ниже, чем он есть. Многие люди тоже падали туда, где он был ниже, чем он есть.
И это взбесило сморчка. «Эти твари задушат меня, — подумал он. — От них нигде нет отбоя».
И они задушили бы его, если бы не милосердие Божие.
Вечная женственность
Гарри М. знал: больше ему не жить. Жить было незачем. Он потерпел полное банкротство: дело его лопнуло, источник престижа и жизни иссяк. Можно было — не исключено — найти работу, но уже не престиж, не власть.
Он был выброшен из стаи волков…
Уже несколько месяцев он находился в полном низу, хотя и с безумными надеждами всё восстановить.
Восстановить, и не просто восстановить, а владеть, владеть этим похотливым земным шариком, сделать его золотым, чтобы ничего, кроме золота, не было бы во всей вселенной.
Деньги снились ему по ночам; они сыпались со звёздных путей, они обвивали его горло. Из долларов он бы сколотил себе гроб.