Тринадцатилетний Рональд притащил меня на себе домой, объяснил всё родителям, и получил от них незаслуженное наказание, за то, что не досмотрел за мной.

Когда я поправился, Рональд уже научился заново сидеть, и родители принялись объяснять мне, что, если играть в такие игры, то наказания не избежать, даже если ты уже был наказан своей собственной глупостью.

Меня отлупили так, что я предпочёл бы повторить огнестой. Я плохо слышал, что именно говорил отец, мне заложило уши от собственного крика, но общий смысл был примерно в том, что умный мужчина никогда не свяжется с опасностью ради того, чтобы что-то кому-то доказать.

Рональд оценивающе наблюдал за поркой, а потом сказал, что ему досталось больше. Няня Мэлли подтвердила. Тогда я впервые пропитался к брату уважением. Таких братьев не предают.

С огнестоем Амель прислала ещё и это, — он достал из нагрудного кармана истрёпанный листок, развернул и протянул мне. На нем была всего две строчки:

«Урок с огнестоем тебя ничему не научил. Ты как был дураком, так и остался».

Убедившись, что я прочитала, Альберт кивнул и продолжил:

— Ей пришлось копнуть глубоко в прошлое, чтобы узнать эту историю. И тогда я тоже принялся «копать». Я порылся в её детских травмах, и кое-что узнал. У неё был один незабываемый учитель. Она боялась его больше, чем темноты, гнева родителей, или злой нянечки, заставляющей доедать кашу.

Этот учитель сказал отцу Амель, что обучение его дочери пойдёт быстрее, если король дозволит в наказание бить её по пальцам. Такой педагогический приём был самым современным на тот момент. Папа Амель долго сомневался разрешить ли, но потом поддался на уговоры учителя, и Амель стали бить золотым пером птицы-стража. Помнишь, в Аскаре есть такие, они облетают земли и предупреждают об опасности?

Учителю было трудно угодить, и он, вопреки своим обещаниям, прибегал к наказанию чаще, чем следовало. У него была тяжёлая рука и своя любимая фраза. Каждый раз, когда дело доходило до пера, перед первым ударом он говорил:

«Только крылья знания поднимут тебя над королевством и помогут защитить его границы, что и следует делать монарху. Я желаю тебе добра, поэтому бью.»

Амель так боялась учителя с его «добром», что однажды сама порезала себе руку, лишь бы не идти на урок, и я её понимаю. А теперь попробуй угадай, что я прислал ей в ответном письме.

Догадаться было не сложно. В кладовых Освии отыскать перо птицы-стража тоже было возможно.

— Потом мы переслали друг другу ещё много таких «подарков». В какой-то момент оказалось, что мы вытащили на свет из прошлого столько сокровенных историй друг о друге, что чужими оставаться уже не получается. Как можно быть чужим человеку, который знает, где ты прятал ворованные у старшего брата конфеты, чем переболел в детстве, и какой девочке в шестнадцать лет писал стихи. Рональд, например, ничего этого не знает.

Амель первая начала атаковать в письмах, и первая перестала. Она прислала мне просто письмо, без уколов, намёков и гадостей. Ну и, я, как истинный король, ответил тем же. А теперь моя невеста — кактус, Аштасар и Комир уверяют, что только ты способна её расколдовать, а ты, почему-то не можешь, — подвёл Альберт итоги. — Даже не честно, что самую злую шутку с Амель сыграла ты, а не я.

Мне было ужасно стыдно перед Альбертом, но он меня и вправду не винил. И тут в зал вошёл очень сердитый Рональд. Я видела его таким злым только однажды, когда он вломился в подвал дядюшки Коллопа, где мы с Альбертом стояли привязными к столбам. Тогда он уложил родного дядю одним ударом.

Я струсила и съёжилась, завернувшись в одеяло ещё плотнее. Хотелось спрятаться в него полностью, как ежи прячутся в колючки. Но, к моему облегчению, Рональд был зол не на меня, и нервничать стоило Альберту. Решительным шагом он подошёл, недобро глядя на брата, и обратился ко мне через плечо:

— Комир запретил тебе вставать. Иди к себе, мне надо поговорить с Альбертом.

— Говори, я что, никогда не слышала, как вы это делаете?

— Иди к себе, я прошу, — вымученно повторил он.