– Чтобы это в последний раз, – строго погрозил ей пальцем Освальд. – Еще что-нибудь такое выкинешь – не прощу.
В его словах было столько убедительности и силы, что ослушаться не хотелось. Рыжая тоже поняла, что с Освальдом опасно играть в подобные игры. Она сжалась и оскалилась, едва ли не теряя человеческий облик. Освальд выпрямился и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
– Теперь ко мне учить заклинание! – сказал он тоном, не терпящим возражений. – Иначе кто-нибудь до тебя доберется, когда меня не будет рядом.
Он свернул в коридор налево, миновал несколько дверей и остановился у той, что была ровно над моей комнатой.
– Так это ты без конца топаешь, шторы задергиваешь и приводишь к себе девиц?
– Мешаю? – спросил он, нисколько не смутившись. Он отпер дверь и пропустил меня вперед, давая рассмотреть большую уютную комнату. Идеальные стены без единого пятнышка или потека, добротная мебель с искусной резьбой и дорогой аскарский ковер, в котором ноги тонули по щиколотку. Такая комната могла оказаться во дворце короля, спрятанная за старым гобеленом и предназначенная для спокойной работы или беседы с глазу на глаз. От кабинета ее отличала просторная кровать, для переговоров другого уровня. Но мой взгляд приковала не она, а стеллажи, стоявшие вдоль стен и плотно заставленные книгами от пола до потолка. Память выцепила из прошлого такие же стеллажи в библиотеке у Рональда с безупречными рядами выстроенных по алфавиту книг. Складывалось ощущение, что их расставляла одна и та же рука. Я вспомнила длинные пальцы Рональда, переворачивающие страницы, и будто почувствовала их легкое прикосновение на своей щеке. Слезы собрались на глазах, но плакать было стыдно, я заставила себя читать названия на корешках, чтобы прогнать внезапно нахлынувшие эмоции. Освальда, однако, это не обмануло.
– Тебя так расстроила моя книжная полка? – спросил он без насмешки.
– Нет, – печально сказала я, и внезапно для самой себя призналась:
– Просто один очень дорогой мне любитель книг не отвечает на письма.
Освальд деликатно промолчал, удержавшись от расспросов. Он отвернулся, заварил мне и себе чай, выставил на стол сладости и удобно уселся в кресле, предложив последовать его примеру. Чай разливался приятным теплом, пахнущим липовым цветом и розами. От него становилось спокойно и немного сонно. Освальд цепко наблюдал за мной, улавливая перемены настроения, и когда я немного забыла о своей тоске, начал посвящать в план дальнейших действий:
– Сегодня я тебе покажу как ставить магический щит, которым я тебя прикрыл двадцать минут назад. Он куда надежней, чем те, которые вы уже прошли в академии.
Я отметила, что Освальд говорит не «мы прошли», а «вы прошли», отстраняясь тем самым от остальных студентов. Впрочем, обмануть меня уже было нельзя. То, что Освальд не ученик больше не вызывало сомнений.
– Еще я научу тебя залечивать вывихи ушибы и прочую неприятную мелочь. Щит – чтобы ты не стала легкой добычей для Комира и его компании, если эти идиоты попробуют еще раз тебя атаковать. Исцеление – чтобы у тебя наконец сошли с тела все синяки.
– Откуда ты про синяки знаешь? – я все время носила платья с длинными рукавами, и они надежно скрывали сине-желто-зеленые пятна, художественно покрывавшие мои руки.
– Догадался. У новичков всегда так.
Больше он не дал ни времени, ни разъяснений, заставил меня встать и много раз повторить нужные слова, сосредоточив внутренней взгляд на всепоглощающей силе, протекавшей внутри от позвоночника к темени, и прочее, и прочее, на первый взгляд глупое и бессмысленное. Он отрабатывал со мной щит и целительное заклинание целый вечер.
«У меня не получится!» – говорила я ему раз за разом, но Освальд упорно заставлял меня повторять схему заклинания, пока, наконец, у меня вышло что-то, отдаленно напоминающее щит Освальда. Это было жалкое подобие того, что слету ставил он.
– Прекрасно, – похвалил Освальд просто чтобы подбодрить. Ничего прекрасного в корявых границах щита и дырке в его правом углу быть не могло.
Наконец Освальд сжалился надо мной и отпустил к себе, добавив напоследок, что мне еще пятнадцать страниц надо выучить к завтрашним занятиям и не проспать утреннюю пробежку.
Но утреннюю пробежку пришлось отменить. Прежде, чем успел застучать мой будильный камень, один из студентов военной академии нашел у леса служителя королевской почты. Он лежал раскинув руки и стеклянными глазами смотрел в затянутое тучами небо. По его посиневшему лицу и жилистым кистям стекали слезами на землю капли холодного весеннего дождя, а из судорожно сжатых окостеневших пальцев черным веером торчали вороньи перья.