Спор продолжался бы и дальше, но в этот момент вошла Василика, привлеченная шумом. Настроение наемницы было непривычно мечтательным и романтичным. В руках она держала букет пестрых дорогих на вид цветов, завернутых в шуршащую бумагу. Сочетание было таким диким, что все на минуту замолчали. Это было все равно, как если бы Рональд вошел в гостиную, с гордостью держа перепачканную землей лопату.

– И кто это моей старушке подарил цветы? – шутливо поинтересовался Освальд даже без тени ревности.

– Как ты меня назвал?

Никто не ожидал, что невинная фраза Освальда может разозлить кого-либо, но Василика вспыхнула от нее с жаром доменной печи.

– Я не ошибаюсь, что ты – безродный самоучка, ставишь мне в укор мой возраст? – прошипела она сквозь зубы.

– Ты старше на четыре года, смирись с этим, – все так же спокойно ответил Освальд.

– Не указывай мне, что делать, – Василика повысила голос. – Вы, мужчины, всегда считаете себя в праве командовать. Гельмут Кривой надежно вдолбил в ваши головы идею, что женщиной можно распоряжаться, как вам вздумается! Вы искренне считаете свой пол достойным, сильным, благородным, а хочешь я расскажу тебе правду? Мужчины отвратительны в каждом своем проявление и выжили до сих пор только потому, что за ними присматривают самонадеянные дуры, верящие в чудо, такие, как эта, – она ткнула пальцем в мою сторону. – Настоящий мужчина, если бы такой где-нибудь нашелся, никогда не опустился бы до намеков о возрасте! – она перешла на крик, отшвыривая букет и доставая из ножен на поясе меч.

– Хотел бы я увидеть такого! – поддержал Освальд ее слова с энтузиазмом, так и стоя, скрестив руки на груди. Его спокойствие разозлило Василику еще больше.

– Ты бездарь, сморчок безвольный, баран кучерявый, тощий глист с руками-веревочками, не способный даже меч в руках удержать. Будь проклят день, когда я вышла за тебя! – Василика в ярости замахнулась, целя в Освальда точно и четко, даже не пытаясь сделать выпад ложным. Освальд был к этому готов. В Василику полетело замораживающее заклинание, и она, совершенно обездвиженная, застыла на месте с занесенным мечом. Освальд шагнул к ней, вынул оружие из ее рук, отбросил в сторону и приобнял жену за талию:

– Ну ты же знаешь, что я пошутил. Ты у меня молодая и прекрасная. Не обижайся. Тебе надо тренировать выдержку, иначе ты дальше простой наемницы не пойдешь, а ты ведь очень хочешь и заслуживаешь больше любого мужчины, – примиряюще сказал он и разморозил Василику, чмокнув ее в нос.

Но она не унялась, власть Освальда над ней лишала ее ума и заставляла забыть обо всех приличиях. Едва снова обретя возможность двигаться, Василика зарычала и ядовито процедила:

– Все твои старания с куполами, толстыми томами по сравнительной магии, бесконечным обучением в академиях – это просто попытка как-то прикрыть свою неполноценность, которую я, как твоя жена, каждую ночь наблюдаю в постели! Я никогда тебя не любила, и никто не любил! Разве что мамочка, наивно спутавшая твои кудряшки с мозгами.

Тут Василика сама поняла, что перегнула, но гордость просить прощения не позволила. Тогда она все еще зло, но уже немного и виновато подняла букет и меч, и пошла в свою комнату.

Сказать, что мы чувствовали себя неловко – ничего не сказать. Мои уши пылали, Рональд смотрел в пол, тактично делая вид, будто ничего не произошло, Альберт откинулся на диване и притворялся спящим. Освальд старался не показывать, но ему было больно, обидно и стыдно. Знал ли он, что от нас с Рональдом бесполезно прятать свои чувства? Вряд ли, потому что он все равно попытался. Вояки и вправду думают, что любой спор можно решить силой и напором, и добиваются того, что ранят тех, кто пришел к ним без оружия.

– Надеюсь, Рональд, у тебя есть еще одна гостевая спальня? – будто невзначай спросил Освальд. – В одной мы сегодня спать точно не будем.