Но ожидаемого рывка не получилось. Пока буксир трогался с места, длинный трос намотался на его левый винт и судно стало круто забирать влево. Капитан буксира быстро сориентировался, но сделать уже ничего не смог: веревка туго намоталась на винт, и буксир вышел из строя, не сумев предпринять даже и попытки снять нас с мели. Нам показалось, что лицо Димы Балашова, благополучно пребывавшего на берегу, почернело от злости и досады.

К этому времени мы вывели из строя уже две трети морского флота Советского Союза на Шпицбергене. В строю оставался лишь один «Гуреев», и на него мы возлагали все свои надежды. Впрочем, пирамидский буксир, пожелав нам приятной ночи, как хромой нищий на одной ноге, заковылял на малой скорости обратно в Баренцбург.

Наступал рассвет, а развязка все не наступала. Мы изредка переговаривались с Баренцбургом, выслушивая обещания о том, что помощь вот-вот подойдет, но мы уже ни на что не надеялись.

Но вот нам передали, что на мысе Хеер ребята-вертолетчики починили наконец моторную лодку и что скоро она выйдет в район аварии. И действительно, в предрассветной дымке мы услышали характерный треск мотора, а минут через двадцать из нее материализовалась и сама лодка. В ней сидели два человека и отважно плыли навстречу своей неизвестности.

Впрочем, судьба не долго мучила и их, и нас своей неизвестностью и поспешила разложить свои карты во всей их хамской неприглядности. Лодка сделала вокруг нас победоносный лихой вираж, намереваясь причалить к борту баржи.

— Осторожней, сбавьте скорость, вы же разобьете лодку! — закричали мы, но было уже поздно. Победоносный шум мотора сменился противным «шпоком», мотор зачихал, а потом и вовсе заглох.

От планомерного вывода из строя «крупнотоннажных» судов мы перешли к разовым операциям по уничтожению «малого» флота «Арктикугля». Еще несколько таких «удачных» часов, и от плавсредств останется только одно название. Мы даже перестали сетовать на неосторожных вертолетчиков, понимая, что они тут ни при чем — во всем виноваты были мы сами.

Но ребята из вертолетного отряда были крепкими орешками. Они подошли с помощью весел к нашему катеру, взяли его на буксир, посадили наконец Диму Балашова в лодку и благополучно доставили его к борту баржи. Это была первая маленькая удача. Катер привязали к поручням, а закоченевшего Диму затолкнули в теплую рубку, предварительно влив в него полстакана водки.

И вот прибыл наш «красавец» «Гуреев». Капитаном на нем был ленинградский Саша. Он мало обращал внимание на свою капитанскую внешность, но изрядно опасался за единственное уцелевшее судно.

— Нет, ребята, я к вам подходить не буду, — отвечал он на все уговоры, когда увидел и там и сям выставившие наружу свои похабные рожи подводные рифы.

«Гуреев» встал метрах в ста от нас и не двигался с места. На барже стало уже невмоготу от холода и отсутствия сидячих мест. Как нам ни стыдно и ни прискорбно было покидать эту несчастную посудину, но другого выхода не было. По очереди безмоторная все еще лодка перевезла нас всех вместе с катером на «Гуреев», и мы наконец-то могли согреться в маленьком кубрике буксира, показавшемся нам теперь светлой и просторной кают-компанией океанского лайнера. Капитан распорядился подать нам горячего борща и чая.

Через некоторое время мы почувствовали, что «Гуреев» уже не стоит на якоре, а куда-то идет.

— Куда же мы уходим? — спросили мы капитана.

— Домой.

— А баржа? А моторка? А люди?

— Ничего. Перекантуются как-нибудь. Скоро будет прилив, и баржа сама снимется с мели.

Трудно было описать то ощущение, которое овладело нами после того, как мы ступили на родной баренцбургский берег. В консульстве нам оказали встречу, достойную челюскинцев или папанинцев. Жены на радостях принялись щипать уток и готовить торжественный завтрак.

Время было 6 часов утра следующего дня.

Спустя пару часов после нашего ухода с места аварии баржа вместе с вертолетчиками снялась благополучно с мели и прибыла в порт.