— Я дал ему понять, что ты не выйдешь за него, даже если весь свет встанет на его сторону. Потому что прежде я его убью, — сказал лорд дочери.

— Я не собираюсь прятаться от всех, чтобы избежать пересудов, даже ради тебя, папа. Да и Хлоя достаточно долго жила в тени. Но что, если он все равно расскажет?

— И признается, что не смог справиться с беззащитной юной леди? Он не такой дурак. — Лорд Фарензе искоса взглянул на Кольма, как будто говорил, что это относится и к нему. — Даже напившись, он будет помнить, что я обещал с ним сделать, если он не будет держать язык за зубами.

Кольму вдруг захотелось найти этого ублюдка и добавить свои пять пенсов. Впрочем, он едва ли мог угрожать ему, оставаясь под маской клерка. Подойдя к столу, он заметил, что мисс Уинтерли вернула подсвечник на прежнее место, и теперь он идеально освещал то, что читал Кольм, пока его не отвлекли. Он попытался быстро засунуть дневник Памелы в кипу старых писем.

— Подождите, — резко бросил лорд Фарензе, уловив его движение, как будто это он, а не Кольм в течение восьми лет оттачивал свою реакцию в полку «Райфлс». — Что это у вас? — спросил он и подошел ближе, чтобы рассмотреть. — Мне уже приходилось видеть похожую тетрадь, и почерк похож на каракули моей бывшей жены. Дайте-ка я взгляну.

— Милорд, мой наниматель заплатил хорошую цену за каждый том в этой комнате, — почти искренне возмутился Кольм.

— Мне тоже больно видеть, что такое прекрасное собрание забыто и заброшено, однако если это действительно записки моей жены, то Дернли не может их продать. Как ее супруг я имею право потребовать их себе.

— Папа… — Мисс Уинтерли тронула его за рукав. — Разве обо всех ее скандалах еще не все известно? Нам правда надо идти.

— Я не позволю, чтобы они заново появились в желтой прессе. И я не уйду из этой комнаты, пока вы, Картер, не объясните мне, что это такое и нет ли в этой коллекции еще чего-то, о чем мне следует знать.

— Я правда ничего не знаю, милорд. Я только сегодня вечером нашел дневники леди Фарензе, спрятанные на полке с проповедями.

— Тебя, конечно, восхищает ее дерзость, верно? — сказал виконт дочери, и, прежде чем он снова устремил на Кольма надменный взгляд, Кольм на мгновение увидел под его суровой маской обычного мужчину. — Сколько вы прочли? — с угрозой спросил он, как будто считал такое вторжение непростительным.

— Только этот, — ответил Кольм, не желая стоять перед ним, как провинившийся школьник, не смеющий сказать ни слова в свою защиту. — И я определенно не собираюсь кому-либо рассказывать ее секреты, — без особого труда пообещал он.

У Кольма имелось больше причин не желать, чтобы о них узнали, чем у семьи Фарензе. К тому же записки Памелы не дали ему ничего, что помогло бы лучше понять отца. Непохоже, чтобы эта поглощенная собой женщина стала тратить бумагу, описывая своего любовника. Лучшее, что он мог сделать, — это навсегда оставить ее и ее семью в прошлом в тот же день, когда покинет этот дом. Отдать им этот дневник было бы даже лучше. Его вдруг кольнула смутная мысль, что труднее будет забыть дочь Памелы, но он поспешил отмахнуться от нее.

— Вы отдадите нам, если найдете что-нибудь еще, пока работаете здесь? — спросила мисс Уинтерли, как будто уловила сомнения своего отца.

— Да, если это имеет отношение к вам, — устало вздохнув, ответил Кольм.

— Хорошо, теперь мы можем оставить его в покое, Ив, — поспешил сказать его светлость, увидев, что дочь собирается спорить. — Он сможет высказать мне свои возражения завтра. Но ты права, нам пора вернуться в бальный зал.

— Не думаю, что мы можем взять дневники моей покойной матери с собой. Не могли бы вы принести их нам в Фарензе-Хаус, мистер Картер? Я была бы вам очень благодарна.

Он смиренно склонил голову.

— Спасибо, — сказала мисс Уинтерли. Все снова встало на свои места: он — скромный клерк, она — леди.

— Милорд, мисс, до свидания. — Он отвесил поклон, который сделал бы честь любому дворецкому.