Глава 1

Разве можно позволить себе, чтобы время остановилось? Даже наши предки, отмерявшие ночное время по длине укорачивающейся свечи, не могли пожелать времени остановиться. Тогда как отдыхавший в санатории военного ведомства в разомлевшем от горячего радушия городе Сочи капитан 2-го ранга Иван Румянцов внезапно почувствовал, что движение вокруг него остановилось. И хотя в его голове продолжали мелькать мысли, моделируя те решения, которые могут понадобиться в любое мгновение, все же определенная остановка явно существовала. То ли знойный воздух расплавил упрятанную в себе тишину, то ли небесные часы, давно пробившие полдень, вдруг застопорились, растягивая пружину времени и задерживая его на долгие мгновения. Но то, что Румянцов наконец смог расслабиться и настроиться на отдых, было немыслимо для него самого, привыкшего скорее к подчинению, исполнению, схваткам, ночным бдениям, принятию скоропалительных, но сверхточных решений. Даже к прыжкам с парашютом, к тяжести оружия в руке он более привычен, чем к полному и безудержному отдыху. Впрочем, его мозг работал всегда, при любых внутренних ощущениях.

Кавторанг[1], только что приняв холодный душ, растянулся на удобной кровати. В санаторий он приехал после очередного задания, о котором даже думать не хотелось. Он не стал включать кондиционер; привычный к южному зною, к тягучему благоуханию нагретого песка и моря, закрыл глаза, чтобы погрузиться на мгновение в детство, проведенное в Крыму, открытым ртом втянул воздух, потянулся, улыбаясь самому себе и разминая руки, налитые крепкими мышцами. Да, жизнь хороша, и он — властелин своей жизни. Он верит в это, не раз проверявший свою жизнь на прочность, как верит в свое предназначение и успех будущих схваток с умелым и тоже профессионально обученным противником. Он любит схватки. На дворе XX век, 197… год. Он молод, красив, с правильными чертами славянского лица, с серо-голубыми глазами, меняющимися от ситуации, то становящимися пронзительно-отчетливыми, то теряющими свою выразительность, почти не запоминающимися тем, кому и не стоит ничего о нем помнить.

Иван Румянцов сцепил пальцы, поиграл ими, чувствуя неуемную силу, но в этот момент время вновь пошло по привычному кругу. В комнату пришел вернувшийся с пляжа сосед по номеру Павел Коточейский. А был Павел Коточейский подполковником, командиром танкового батальона из Южной группы войск, располагавшейся в Венгерской Народной Республике.

Они только утром познакомились, а уже за послеобеденной рюмкой коньяка Павел попенял, что, дескать, закончил военную Академию бронетанковых войск имени маршала Советского Союза Р.Я. Малиновского и хотя поступал туда с должности командира батальона, но вот его снова вернули на эту же должность. «Стоило ли учиться, Иван, как думаешь? Эх, что тут говорить», — сказал, как отрезал, лениво махнув кистью.

Ивану не хотелось продолжать разговор, поддерживая подобную тему. Не сегодня и не сейчас. Но товарищ и не продолжал, он тоже не желал тратить золотые деньки на беспредметные выяснения. И, убрав по обоюдному согласию почти полную бутылку коньяка в шкафчик, предложил:

— Я уже присмотрел кое-что. Пойдем, прогуляемся, тут в соседнем санатории такие женщины, что грех их упустить.

Молодые мужчины, одетые по южной моде во все светлое, выбрались из номера полюбопытствовать на приезжих чудесниц. Невдалеке и правда располагался санаторий ивановских ткачих с немудреным названием «Березка» — идеальное место для удовлетворения мужских страстей, коли в ком разгорится страсть. Впрочем, эти места знавали и счастливо закончившиеся пылкие романы.

Однако женщины Ивана не интересовали. Нельзя сказать, что они его не интересовали вообще. Нет, однако то, что он знал наверняка, повергло бы его случайного товарища в шок. Он прошел такую «школу», что попытка провести с какой-то женщиной ночь без дозволения на то всесильного босса закончилась бы для Ивана трагически. Его бы, как в старые недобрые ежовские или бериевские времена, просто подвесили за яйца, а после распустили на ленточки. Тогда как дозволение босса подразумевало: задание, исполнение и результат в виде весомых дивидендов, которые кроме него самого никто бы добыть не смог. Но это так, мелочь… Потому как для тех, в окружении кого Ивану приходится служить, Ежов и Берия, прославившиеся когда-то как палачи, казались детками, играющими в песочнице с мертвецами.

Приятели шли, громко и весело разговаривая, стараясь перекричать друг друга, подкалывая проплывающих мимо них редких женщин, обращая внимание на самых молодых. В это время большинство пребывает на пляже. Но на пляж идти не хотелось. Тут, в тени магнолий и кипарисов, густо посаженных на территории «Березки», где никаких березок и не наблюдалось, дышалось легко и свободно. Павел Коточейский оказался знатоком свежих анекдотов. И хотя большинство его перлов пролетало мимо слуха Ивана, он вовремя реагировал, уж так устроен его мозг, умеющий функционировать по разным программам одновременно. Несмотря на некую расслабленность, Иван успевал попутно анализировать: а не враг ли Коточейский, не подсадная ли утка, и вообще, что он делает в одном номере со мной, что выясняет, на кого работает?!

Они не спеша подошли к широкой лестнице, ведущей наверх, к белоснежным корпусам, расцвеченным разве что мокрыми полотенцами и нижним бельем, вывешенными на открытых для всех взоров балконах. В этот момент они оба почувствовала смену обстановки: навстречу им спускалась шикарная блондинка в ярко-голубом коротком платье. В ее руке покачивалась пляжная серебристая сумка. Мужчины синхронно, и не думая сторониться, чуть отступили в разные стороны, чтобы девица прошла между ними, подарив хоть кому-нибудь предпочтительный лукавый взгляд. Расстояние между ними медленно сокращалось. Подыгрывая собеседнику и тем самым делая интуитивно ход конем, представляясь этому подполковнику, коли он подсадная утка, тупейшим глупцом, «своим в доску», Иван предложил пари. Он играл? Возможно, но учеба в Военно-дипломатической академии и последующая служба научили: его жизнь — игра, но качество игры напрямую влияет на качество и сохранность его жизни.

Он поднимался по лестнице и чувствовал наливающуюся в нем силу, чувствовал, как ему приходится укрощать свирепого, рвущегося наружу самца, и в такие минуты укрощения самого себя он пребывал в состоянии мужского блаженства. Бог весть что там будет дальше, а пока надо жить, надо свирепствовать, озаряясь лучезарной улыбкой, нахальничать, «канать»[2] под дурака, шокировать окружающих и тем самым притуплять их бдительность. Его природа подсказала верный стиль поведения. Поразмыслив, он давно уже избрал два самых важных для себя качества: силу и кураж. Поставив их на кон, где выигрыш — Жизнь, он пока чувствовал благосклонность фортуны.

Девица в голубом платьице четко отбивала каблучками ступени.

— Пари?

— Согласен.