Зато наши союзники не подвели. Когда между фалангами оставалось метров сто пятьдесят, открылись городские ворота и из них, как и было договорено, начали выезжать колесницы. Было их всего семнадцать, но находились в тылу врага. За ними пошла легкая пехота россыпью, а затем и тяжелая принялась строиться в фалангу сразу за городским рвом. Они должны были ударить в тыл всей вражеской группировке. Видимо, поняли, что помощи вражеской фаланге не будет, или увидели то, что от нас закрывал город — отступление марийцев — и вышли раньше.
Кишцы и примкнувшие к ним охотники за военной добычей быстро смекнули, что сейчас будет с ними, зажатыми с двух сторон многократно превосходящими силами, и, побросав тяжелые щиты и копья, ломанулись, кто куда. Часть кинулась к каналу, а перебравшись через него, ко второму, вслед за теми, кто спрятался там от колесниц. Остальные, огибая фалангу, легких пехотинцев и колесницы урукцев, побежали к лагерю своих союзников. Надеюсь, их там ожидает приятный сюрприз. Впрочем, добегут не многие. Наши и урукские колесницы погнались за убегающими врагами, поражая их дротиками и копьями. Началась самая приятная часть сражения — избиение побежденных, обезумевших от страха.
Мескиагнунна обернулся, ожидая приказа начать погоню.
— Можешь гнаться за ними один, — предлагаю я, забирая на всякий случай лук и полный колчан со стрелами, — но полководцу не пристало терять голову и гоняться за разбегающимися трусами. Полководец получает удовольствия от победы, а мелкие радости отдает своим воинам.
Был бы у меня верховой конь, я бы тоже погнался, а так приходится изображать из себя умного и опытного.
Мескиагнунна читать мои мысли не умеет, поэтому тяжело вздыхает и направляет колесницу к правому флангу нашей фаланги, где едет его отец, который, кстати, тоже не бросился колоть побежденных.
Зато Гильгамеш воспользовался шансом перебить пару сотен. Нет, судя по мифам, которые о нем сохранятся, недооцениваю его таланты. Он убьет сегодня пару тысяч вражеских солдат. Сотню Гильгамеш будет накалывать на копье одним ударом. Обвинить энси и лугаля Урука во лжи вряд ли кто-то осмелится, а Гильгамеш, как освободитель города от осады, уже на следующий день занял оба эти поста, потому что предыдущий правитель Думузи погиб во время преследования убегающих врагов. Ему в спину всадили дротик кишской работы, который попал между плотно пришитыми к кожаному доспеху, бронзовыми, овальными бляхами, пронзил тело под углом сверху вниз и вылез острием бронзового наконечника немного выше пупа. Стоя на земле, нанести такой удар человеку на колеснице невозможно даже мне, более рослому, дротик вошел бы снизу вверх. Разве что метатель стоял на возвышении, а Думузи проехал мимо него, не расправившись, пропустив за спину. Вот нисколько не удивлюсь, когда узнаю, что возница этой колесницы щедро награжден Гильгамешем!
26
Урук по площади больше Ура, хотя мне показалось, что плотность населения в нем ниже. В городе очень много храмов и площадей возле них. Сказывалось, что долгое время город был столицей всего Шумера. На этих площадях, как и в других шумерских городах, собираются жители данного района для решения важных вопросов путем прямого открытого голосования. Главное вече проходит на площади возле зиккурата. Рынки располагаются в других местах. Обычно в городе несколько маленьких специализированных, типа мясного, а главный находится за городскими стенами, на берегу реки или, как в случае Урука, от которого Евфрат отдаляется с каждым годом все дальше, на берегу канала. Кстати, рынки — рабочее место проституток. Их так и называют «шляющаяся по рынку». Городских стен в Уруке две: внешняя высотой метров восемь и с башнями метра на два выше и внутренняя, оставленная, видимо, на всякий случай, высотой метров пять и с башнями почти вровень с ней, ограждающая старую, центральную часть города, в том числе и Куллабу — священный участок, где находился храмовый комплекс Э-Анна богини Инанны, покровительницы города. Поскольку Инанна считалась богиней любви, Урук еще называли «городом священных «шляющихся по рынку», причем это не шутка. Зиккурат находится на платформе высотой тринадцать метров, длиной семьдесят восемь и шириной тридцать три, сложенной из белых известковых плит. Общая высота зиккурата метров тридцать. Рядом с ним дворец энси, облицованный обожженным кирпичом. Двор защищен стеной длиной метров тридцать и шириной двадцать. Перед входом во дворец платформа с тремя приземистыми толстыми круглыми колоннами по бокам, которые поддерживали деревянный навес, защищающий от солнца и дождя. Стена изнутри, платформа с боков и колонны украшали черно-бело-красная мозаика, имитирующая циновку. Именно здесь энси общался с горожанами по самым важным вопросам, по которым не находил консенсуса со старейшинами, именно здесь и собрал их Гильгамеш, чтобы сообщить о взятых им обязательствах перед Уром.
Я на этом вече не был. При принесении клятвы Гильгамешом в Уре я не присутствовал, сославшись на отсутствие почтения к их богам, поскольку, мол, поклоняюсь своим. Мне сказали, что нарушитель клятвы должен быть убит свидетелями или обязан убить их. Не то, чтобы я боялся этого шумерского мюнхаузена, просто не хотел с ним связываться в любом виде, и как палач, и как жертва, потому что хвастовство — самая заразная болезнь. О событиях на главной площади мне рассказал Месаннепадда, который принимал в них самое активное участие. Горожанам, как и старейшинам, сообщение их нового энси и лугаля не понравилось. Они было отвергли его, но Гильгамеш заявил, что в случае одобрения его действий, он пойдет вместе с нами на Киш, запросто завоюет этот город-государство и привезет столько добычи, что хватит на выплату ежегодной дани Уру и прекрасную жизнь всего города в течение сотни лет. Столетняя халява на горизонте лишили горожан разума.
— Дэо! (Пусть будет так!) — заорали они дружно.
После чего Гильгамеш во второй раз произнес вассальную клятву Уру, но теперь уже в храме Инанны и в присутствие старейшин и верховных жрецов Урука. Это настолько понравилось Месаннепадде, что позабыл, что поход на Киш не входил в его планы. А может, и входил, был тайной частью договора с Гильгамешом, о которой мне не соизволили сообщить.
Как бы там ни было, мне идея понравилась. Киш надо было добивать, пока он, потеряв много бойцов, слаб. Иначе залижет раны, учтет ошибки и опять нападет, но уже в союзе со всеми городами северной части Шумера, которая носит название Ки-Ури. Киш ведь является неофициальной столицей этой части страны, где преобладают семиты, и мечтает стать правителем и южной, называемой Ки-Энги. У идеи объединения Шумера есть много сторонников и в Ки-Ури, и в Ки-Энги. Как минимум, это поможет покончить с междоусобицами и направить объединенные силы на борьбу с многочисленными внешними врагами, которые, как мне рассказали, в последние годы стали нападать все чаще. Только я бы хотел, чтобы столица объединенной страны находилась в Уре, в котором я служу лугалем, а для этого надо завоевать Киш. Если бы я отказался идти на Киш, наверное, всё пошло бы по-другому. Но я согласился. Вот так вот незначительная по меркам шумерской цивилизации личная выгода — вшивая должность лугаля Ура — повлияла на ход истории целого народа.
27
Два десятка урукских плотников и столяров, специально взятых в поход, заканчивают изготовление тарана. Это большое устройство с деревянной платформой на восьми сплошных колесах, на которой двускатная деревянная надстройка, оббитая сырыми воловьими шкурами, постоянно поливаемыми водой, чтобы не высохли. К коньку — толстому верхнему брусу — прикреплены шесть толстых канатов, сплетенных из полос воловьих шкур, на которых внутри надстройки висит толстой бревно с бронзовым наконечником в форме головы так любимого шумерами быка, отлитым в Уруке по моим инструкциям. Такой таран в диковинку аборигенам, поэтому следят за работами с интересом и недоверием. Они пользовались обычными бревнами, не очень толстыми, с которыми работали несколько человек против ворот. Мой же таран стоит напротив длинной куртины высотой метров восемь и толщиной метра четыре. Она сравнительно новая, поэтому защитников на ней меньше, чем на других и особенно возле ворот, которых в городе Кише семеро.
— Готово, — докладывает старший плотник.
— Идите отдыхайте, — отпускаю я мастеров и приказываю отобранным солдатам: — Двигайте его к стене. — Затем поворачиваюсь к сигнальщику с красным флагом: — Маши!
Сигнальщик начинает размахивать флагом, давая знать другим командирам, что пора вести своих солдат на штурм города. Нападать они будут расслабленно, только лишь, чтобы все защитники города не сбежались к наиболее опасному участку — нашему. Плотники отходят метров на десять и останавливаются, чтобы понаблюдать, как будет работать их детище. Вместо них у тарана становятся те, кто будет толкать его, и щитоносцы, которые будут их прикрывать. Щиты очень большие, три на два метра. Каждый несут по два человека, держа на весу с помощью специальных рукояток. За такими щитами французские рыцари прятались от английских лучников, когда шли в атаку. Нынешним лучникам далеко до английских, поэтому и щиты всего в один слой досок.
Натужно заскрипев сплошными колесами, таран неохотно сдвинулся с места и, слегка покачиваясь право-влево, медленно покатился к городской стене. Следом за толкающими и щитоносцами шагают лучники и пращники. С ними иду и я. Один из солдат несет мой щит и запасные колчаны со стрелами. Отставая метров на двадцать, идут копейщики, которым придется в случае успеха забираться в город по обломкам стены
На куртине между зубцами стоят десятка три вражеских солдат. Они с не меньшим любопытством наблюдают за непонятным устройством. С дальнего расстояния я не могу рассмотреть выражение их лиц, но на испуганных людей не похожи. Наверное, им так же интересно, как и осаждающим, узнать, на что способна эта хренотень. С башен, ограничивающих куртину, прямоугольных, высотой метров десять и, судя по бойницам, трехъярусных, начинают лететь стрелы. Большая часть — в скаты надстройки. Наверное, потому, что эта цель самая большая, не промажешь. Несмотря на то, что воловьи шкуры лежат на твердой основе из досок, редкая стрела застревает в них. Из толкающих зацепили только одного и по вине щитоносцев, которые отстали, потому что таран начал набирать скорость.