— Значит?

— Двенадцать. Двенадцать патронов. Правильно?

— Умница. Выпей еще.

Максимов послушно задрал бутылку.

— Не все, не все, а то лыка вязать не будешь, когда менты приедут. Значит, всего двенадцать патронов, верно?

— Да.

— А теперь смотри сюда. Это такой бельгийский пистолет, в нем должно быть тринадцать патронов, двенадцать — в обойме, их мы уже видели, а еще один — в стволе, в патроннике. Смотри, он там есть?

— Нет.

— Молодец. В этом браунинге вместо тринадцати патронов двенадцать. Теперь фиксируем время. Сейчас двадцать три двадцать семь, верно?

Педиатр оглянулся на часы в прихожей:

— Двадцать три двадцать девять.

— Хорошо, — терпеливо, как с душевнобольным, говорил Денис, — так и запомним, было двадцать три двадцать семь на моих, значит, двадцать три двадцать девять — на твоих. Я ворвался к тебе примерно семь минут назад, никак не больше. Следователь, которому я звонил, тоже отметил время, он подтвердит, что я звонил со своего мобильного, у него — определитель номера, а у меня звонок ему — тоже зафиксирован в памяти телефона. Так что каждый мой шаг сейчас имеет свидетеля. Но главный свидетель — это ты, Серж, верно?

— Да почему это так важно, Денис?! — заорал Максимов, и его подруга в спальне жалобно взвизгнула. — Двенадцать, тринадцать — какая, к лешему, разница?!

— Боюсь, это важно, Сереженька, — вздохнул Денис, — боюсь очень важно, имею я такое подозрение. Кто-то уже воспользовался этим пистолетом один раз. Тебе придется подтвердить, что, войдя в твою квартиру, я не разряжал оружие и не прятал один патрон. Понимаешь?

Максимов кивнул.