— Она стала такой стервой.
— А он?
— Да нет, Рон прикольный.
— Рон?
— Да, он из Голландии.
— И ведь маме никогда не нравились мои деревянные башмаки.
— Че?
— Шучу.
— Отключусь. Сообщение пришло.
— Срочное?
— Ага. Рене. Перезвоню.
Разговор оставил неприятное послевкусие, Рино захотелось поехать на бензоколонку, чтобы свободно пофлиртовать с продавщицей, но он удержался. Вместо этого он взглянул на сабо, которые валялись прямо посреди пола. И ведь именно над этой обувью она много лет посмеивалась. А теперь, значит, у нее голландец. Ирония судьбы, мать ее.
Рино вполсилы попытался исполнить еще несколько пунктов из тетушкиного списка, но добился лишь того, что разозлился еще больше. Мысли постоянно возвращались к больному мальчику, и в первую очередь к вопросу о том, почему же его братец решил навсегда исчезнуть из семьи за несколько недель до трагических событий. Загадкой оставалось и то, почему никто не сообщил в полицию о его исчезновении. Рино пометил себе, что нужно обязательно спросить у Фалка, не переезжало ли управление полиции. При переезде, возможно, бумаги просто потерялись.
Первая мысль, которая возникла у инспектора, когда он услышал историю этой семьи, была, конечно, что тот самый отморозок вернулся в Винстад и лишил жизни брата и отца. И ведь если эта мысль пришла в голову через пятьдесят лет ему, то наверняка в те времена должны были ходить слухи. Удивительно, что Фалк, живший совсем рядом с местом событий, едва их вспомнил! Особенно учитывая, что он все-таки стал полицейским в этом самом районе.
Фалк.
Сначала Рино подумал, что безразличие коллеги объясняется усталостью от жизни отшельника-полицейского и что он считал дни, когда наконец пополнит ряды пенсионеров. Но сейчас он был вынужден признать, что ситуация гораздо сложнее, потому что Фалк не просто погружен в себя, он выглядит отстраненным и явно подавленным. Что-то его тяготит.
Очень сильно.
Благодаря фотографии в школьном альбоме они смогли установить личность мальчика, найденного в могиле. Очевидно, коляску выбросили в море, чтобы сбить полицию со следа, а само тело убийца закопал там, где, как ему казалось, его никогда никто не найдет. То, что на упокой вместе с ребенком оправили и его домашнюю игрушку, возможно, говорило о некоем раскаянии, которое почувствовал преступник.
Носок, привязанный к ручке кресла, прочно засел в память Рино. Иоаким давно вырос из мягких игрушек, но и у него были какие-то вещи-утешители. И несмотря на то, что иногда парень испытывал терпение родителей, Рино ни разу не поднял на него руку. Иоаким все еще оставался ребенком. И хотя дело об останках можно было считать раскрытым, Рино знал, что ему нужно составить полное представление об этой несчастной семье и надеяться, что что-нибудь наведет его на причину, по которой кто-то мог совершить такое чудовищное преступление. Оставить все так было бы, прямо сказать, предательством мальчика.
Тяжелые тучи наползли с моря и на время стерли из вида крутые горные махины. Без неба и без открытого моря казалось, что поселение съежилось, Рейне превратился в крошечный кармашек, пристроченный к краешку Лофотенских островов. Все дикое и загадочное исчезло, и Рино, спускаясь к пансионату, вспомнил, что идет по вымирающей рыболовецкой деревушке. Прежде чем войти, он взглянул на свое отражение в одном из окон и решил, что ему пора бы исследовать местный рынок парикмахерских услуг. Его прическа, промокшая от моросящего дождя, с трудом напоминала привычный маллет[5].